Вера Карасева: Кирюшка

Валя знала: уехать из Ленинграда было необходимо… У мамы очень отекли ноги, и она едва передвигалась по комнате. Да и сама Валя так исхудала и ослабела, что с трудом поднималась на второй этаж.

Там, далеко, куда они сейчас ехали, за густыми лесами и снежными полями, не падают бомбы, не рвутся снаряды. Там, в тихом бревенчатом доме, их ждут не дождутся дедушка и бабушка. Там мягкий, душистый хлеб, тёплое парное молоко. И сон. Спокойный и тихий, ничем не прерываемый сон.

Там, в тишине и на свежем воздухе, оживёт и поправится мама, окрепнет Валя. И всё-таки, если бы не мама, Валя ни за что не уехала бы из родного своего Ленинграда.

Поезд подошёл к станции. Глядя в окно. Валя читала надписи: «Кипяток» и пониже: «Ленинградцам без очереди», «Душевая» и опять — «Ленинградцам без очереди». Вот как заботливо встречают ленинградцев на Большой земле.

Соседка по купе, молодой врач Ольга Николаевна, помогала маме и Вале. Сейчас она собрала их посуду и отправилась в буфет за обедом.

Пообедали. Поезд тронулся. И под мерное постукивание колёс Валя опять задремала.

Через час поезд снова остановился на полустанке, и в вагоне вдруг стало очень шумно. Затопали ноги в калошах и в валенках, зазвучали громкие голоса. Запахло снегом, морозом, овчинными полушубками и как будто бы даже яблоками.

Вале лень было приоткрыть глаза, но сквозь дремоту она слышала, как Ольга Николаевна вышла в коридор и, вернувшись, рассказывала маме, что это пионеры едут на ближайшую станцию в кино и попросились в их вагон.

— Какие они румяные, загорелые! — говорила Ольга Николаевна маме. — До чего ж непохожи на наших ленинградских ребят.

— Охота пуще неволи, — сказала мама. — За сорок вёрст в кино!

— Верно. Но они не одни: с ними их вожатая и учительница. У каждого по горбушке хлеба, это вместо обеда. И фильм очень интересный, особенно для тех, кто учит историю, — «Александр Невский», — добавила Ольга Николаевна.

Вскоре она ушла в соседнее купе, где разместились пионеры. Звала с собой Валю, но та отказалась.

Ворвавшиеся в вагон ребята, разговор о кино и об уроках истории напомнили Вале о том, что в бабушкином селе её тоже ждёт школа. Ждёт чужой класс, незнакомые ученики. Такие же, не похожие на неё. Ей они будут совсем чужие, не то что её ленинградские друзья…

И Валя снова вернулась мыслями к покинутым ею товарищам.

«Что они сейчас делают? — думала она. — Как провели эту ночь? Носились ли над ними фашисты или сидели на своих аэродромах из-за морозной погоды? Привезли ли в магазин сахар и сушёную картошку или всё ещё обещают? И удалось ли устроить в больницу Серёжину маму?»

А в соседнем купе собрались пионеры. Они сидели на свободных полках и на коленях друг у дружки, стоили в дверях и в коридоре. Тихо, почти не дыша, с широко раскрытыми глазами слушали они Ольгу Николаевну. Она рассказывала им об осаждённом городе, который оставила всего два дня назад. Дети слушали, не отрывая от неё глаз, стараясь не пропустить ни одного слова.

А Валя тем временем опять задремала и не слышала, как они подъехали к станции, не заметила суеты, которая всегда поднимается в вагоне, если поезд стоит недолго, а пассажиров выходит много.

Пионеры вышли и отправились в железнодорожный клуб смотреть «Александра Невского». Поезд тронулся дальше, и в вагоне стало опять просторно и тихо.

В сумерках Валя проснулась, и первое, что ей бросилось в глаза, была горка хлебных горбушек, возвышающаяся на столике у окна.

Все горбушки были ржаные, но все разные. Были побольше и поменьше; были со сподкой, присыпанной мукой, и с прилипшими капустными листками; были с пригорелою верхней корочкой, порумяней и побледней; но все, как одна, круто посоленные.

Мама спала на нижней полке. Ольга Николаевна лежала на верхней и читала книжку.

— Ольга Николаевна, — окликнула её Валя. — Вы не знаете, откуда взялось столько горбушек?

Ольга Николаевна посмотрела на столик, покачала головой и засмеялась:

— Это всё тебе, чтобы ты поскорее поправилась. И когда они успели их тут положить? Я даже не заметила…