— Вот тут были качели, а там карусель кружилась. Помните?
— Ещё бы, — обрадовался Серёжка. — Когда мы с папой сюда приходили, я по пять раз катался.
— По пять! — усмехнулась Кирюшка. — Я и по десять раз прокатилась бы. Под музыку и верхом на лошадке!..
— А мне папа мороженого покупал, и ситро мы пили вон в той будочке, — сказала Таня.
Неподалёку стоял маленький павильончик, пробитый снарядом.
— А почему теперь нету ситро? — спросил Валька.
— Чего захотел! — засмеялся Вовка. — Ты забыл, как зимой воды не было?
— У нас была вода, — сказал Валька. — Мама на санках привозила. А мороженого почему нету?
— Ох и чудак же ты, Валька, — вздохнула Галя. — Ужасный чудак. Мороженое из чего делают? Из молока. А где же ты видел молоко?
— Нигде не видел, — признался Валька. — А ты видела?
— Никто не видел, — скана ли Галя. — И хватит тебе, Валька, задавать глупые вопросы. Тебе уже пятый год идёт, пора поумнеть.
— Я поумнею, — пообещал покладистый Валька.
Таня иступилась за своего любимца:
— Ты чего, Галя, от него хочешь? Он же в войну растёт и ничего хорошего не видит. Откуда же ему так быстро умнеть?
— Зато про войну он всё знает, — заступился за Вальку Серёжка. — Все сводки слушает. А пролетит «ястребок», он его с «юнкерсом» никогда не спутает. И зенитки все по голосу узнаёт. Правда. Валька?
— Ага, — согласился Валька.
* * *
До войны в Таврическом саду было много цветов. Теперь цветов не сажали, но земля во многих местах была вскопана. Валька спросил:
— Таня, зачем землю вскопали?
— Огород будут садить, — объяснила Таня. — Редиску, лук, морковь, огурцы… Ты огурчики любишь?
Валька покачал головой. Огурцов он не видел два года.
Отдохнули и отправились дальше.
На одной лужайке земля была взрыта и покарёжена. Вовка сказал:
— Глядите, ведь это то самое место, где осенью фашистский самолёт грохнулся. Самолёт убрали, а место я всё равно узнал.
Крапиву нашли, как и ожидали, на берегу пруда.
— Ого, сколько! Да тут на тыщу борщей хватит, — обрадовался Серёжка и голой рукой схватился за зелёный стебелёк. — Ой! Ой! — завопил он. — Кусается!
— Никогда крапивы не рвал, — сказала Галя. — Её надо под самый корешок брать, а ещё лучше в перчатках.
Перчаток, конечно, ни у кого не было, — кто же носит перчатки в мае месяце? Рвали под корешок и маленько пообожглись, но сумки набили до отказа. Теперь зелёного борща хватит на несколько дней.
Спешить было некуда, и они опять уселись против солнышка. Смотрели, как зеленеет трава, как распускаются деревья.
Пожалели большой, старый клён, словно молнией, разбитый бомбой. Ни одного листочка на нём, ни одного живого побега. Не ожить ему, не распуститься, не увидеть новой весны…
А весна — всегда весна, всегда радостна. И на Большой земле, и в осаждённом фашистами городе. Счастливы те, кто её дождался, и очень жаль тех, кто её уже никогда не встретит.
Поезд шёл медленно, часто останавливался, подолгу стоял на разъездах. Но Вале не было скучно. Очень слабая, она часами дремала на верхней полке, а когда чувствовала себя лучше, читала или смотрела в окно.
За окном расстилалась белоснежная равнина: снега, снега и снега! Стоял конец марта, снег искрился на солнце, а тени от деревьев были густые и тёмно-синие.
А когда они ехали лесом и навстречу им бежали огромные разлапистые ели, Вале казалось, что живёт она в старые-престарые времена и что вот-вот засвистит в лесу Соловей-разбойник и, пробираясь сквозь чащу леса, выедут на дорогу Илья Муромец и Добрыня Никитич.
А иногда Вали просто лежала, закрыв глаза, и тихонько думала. Все её мысли были о Ленинграде, об осаждённом городе, голодном, измученном и бесконечно ей дорогом.
Она вспоминала оставшихся там ребят, представляла себе, что они сейчас делают, и скучала по ним.
Много товарищей было у Вали и раньше: сначала в детском саду, потом в школе. Дружила она и с ребятами своего двора. Вместе они играли, ходили в кино и в Таврический сад.
Но совсем по-особенному сблизились они во время блокадной зимы.
Вале теперь казалось, что, если бы в убежище не было рядом с нею её друзей, она бы не пережила, не вынесла этих страшных бомбёжек и обстрелов.
Читать дальше