Николай Печерский: Жаркое лето

— Как вытяну сейчас! Иди белье с веревки сымай! Чтоб вы сгорели все, окаянные!..

Ванята поплелся во двор. Стягивал с веревки и складывал на руку сухое, пахнущее речной свежестью белье, и все думал о разговоре в избе. При чем тут он и этот неожиданный отъезд? Что скрывали от него мать и Егорышев?

Чем больше думал Ванята, тем больше запутывался.

Может, он сам виноват? Натворил что-нибудь, и теперь матери стыдно смотреть людям в глаза. Она хочет везти его в далекие края, перевоспитать там и снова сделать человеком…

Ванята перебирал по пальцам все хорошее и плохое, что удалось ему пока сделать. Получалось так на так, и то было, и это. Порой таскал из школы двойки, нырял ложкой в банку с вареньем, однажды разбил в доме Гриши Самохина стекло. Приходил Гришин отец, стыдил при матери, сулил вздуть ремнем.

Но уезжать из-за этого, конечно, не стоило. Гришин отец, если разобраться, тоже неправ. Весной Гриша высадил в их окне стекло, но мать не сказала ему ни слова. Залепила дыру бумагой — и все… Нет, как ни крути как ни верти, а Ванята тут ни при чем.

Зря мать хитрит и скрывает что-то от Ваняты. До сих пор секретов у них не было. Все по-правде, по-честному. А дед Егорышев верно говорит — шила в мешке не утаишь. Правда все равно когда-нибудь вылезет наружу. Пасечник не желал Ваняте зла. Об этом даже думать нечего. Егорышев и Ванята — давние друзья. Ванята приходил в сад к пасечнику, лакомился сотовым медом, в котором застряли крылышки пчел, терпеливо слушал его рассказы. Пасечнику не хотелось терять такого ценного собеседника. Он намекал, что теперь развелись такие люди, которые сами лезут вперед с разговорами, а слушать и вникать не умеют.

Что же, в конце концов, получилось у матери — поссорилась с доярками, отругал ни за что ни про что председатель колхоза? Председатель был человек крутой, горячий и, как давно заметил Ванята, несправедливый. Однажды от него досталось и Ваняте…

Не зная беды, Ванята шел с рыбалки. На кукане болтались липкие пескари и живучие полосатые окуни. Председатель увидел Ваняту, перешел через дорогу и без всяких предисловий спросил: «Ты лодку зачем потопил, парень? Говори!» Сказал «говори», а сам даже рта не дал раскрыть, сыпал без передышки вопросами — «зачем, почему, до каких пор?»

Лодку, на которой переправлялись косари, Ванята не трогал. Даже не подходил к ней. Он рыбачил с берега. Другое дело — Гриша Самохин. Станет в лодку, упрется ногами в борта и давай раскачивать. Только рыбу распугает.

За все Гришины проделки влетало почему-то Ваняте. Это был не просто случай, не исключение, а система — как в таблице дважды два. Хоть проверяй, хоть не проверяй — итог один и тот же.

Грустные размышления Ваняты прервал шум мотоцикла. В селе на мотоцикле гоняли только двое — председатель и счетовод. Между прочим, председатель задавил в прошлом году петуха Пузыревых. Петух, правда, был дурак, сам лез, куда его не просили, но факт остается фактом.

Ванята поглядел вдоль улицы и узнал председателя. Он мчал по дороге на полном газу. Пыль клубилась сзади серым облаком. К плетням, размахивая куцыми крыльями, шарахались куры; с немым упреком смотрели вслед мотоциклу горбоносые рассудительные гуси.

Мотоцикл сделал по улице крутой вираж, подкатил к Ванятиным воротам, отрывисто фыркнул и тут же заглох. С черного потертого сиденья спрыгнул председатель в пыльных кирзовых сапогах и круглых космических очках на лбу. Он вынул из мотоцикла ключ, повертел его на длинной цепочке и окликнул Ваняту:

— Мать дома?

Ванята снимал белье, уклончиво глядел в сторону — на корявую вишню с яркими лакированными листьями, на белого голубя с красной подпалиной на груди, который сидел на коньке черепичной крыши. Голубь был нездешний, залетел из каких-то далеких краев.

— Ты что — не слышишь? — спросил председатель.

Ванята молчал. После случая с лодкой он уже ничего хорошего от председателя не ждал. Только и умеет кричать!

Председатель подождал минутку, повертел ключ на цепочке и пошел в избу.

Ванята стоял среди двора с охапкой белья. В небе плыли высокие чистые облака, расстилали по земле свет и тишину. Голубь с красной подпалиной на груди ходил по коньку черепичной крыши…

Председатель все еще не появлялся. Ванята перебросил с руки на руку белье и пошел в избу. Как он предполагал, так и вышло — председатель расстроил и себя и мать. Красный, злой он ходил взад-вперед по комнате и дымил папиросой. Мать Ваняты сидела возле стола и, уронив голову на руки, плакала.