Николай Печерский - Жаркое лето

Ванята ерзал по земле, как на горячей сковородке, на которой чумазые черти жарят в свое удовольствие грешников и разгильдяев.

Но Сотник ничего подобного Ваняте не сказал.

— Надо решать оргвопрос, — обернулся он к агроному. — У меня есть предложение.

Он встал, поправил на комбинезоне ремень и голосом суровым и торжественно-печальным, как на похоронах, сказал:

— Предлагаю исключить Трунова из бригады. На всю жизнь!

Все притихли, смотрели на Анну Николаевну и на своего сурового друга Ваню Сотника.

— Я согласна, — сказала Анна Николаевна. — Только у меня есть поправка — давайте исключим Трунова условно. Если он еще раз… Голосуй, Ваня!

За такое решение проголосовали все. Ванята поколебался минуту и тоже поднял руку.

Пробежало пять дней. Прыг-скок, прыг-скок и допрыгали до воскресенья.

Каждый день ждал Ванята, что все обнаружится, раскроется и ему намылят шею. Но — пронесло.

Теперь каяться не имело смысла. Все равно на поле ничего не исправишь. Ванята сделает выводы, учтет. Лопнуть на месте, если соврет и забудет эти слова!

В воскресенье Ванята первый раз в Козюркине пошел на рыбалку.

Он сел, нахохлившись, возле старой черной коряги и уставился на поплавок. Рядом с ним Марфенька в коричневом берете.

Два дня назад Ванята сообщил ей, что пойдет на речку, и показал заветный крючок.

«Если хочешь, можешь идти, — разрешил он. — Посмотришь, как я щук таскать буду».

Марфенька не знала, что рыбаки приглашают в компанию для отвода глаз. На самом деле они — заядлые молчуны. Но это не от прихоти и характера рыбаков, а от самой рыбы. Она не любит, когда рядом топают, разговаривают, шмыгают носом.

Берег сползал в воду широкой песчаной отмелью. Не затихая, струилась по ней волнистая рябь, смывала лиловые затонувшие листья тальника.

Лишь изредка пробежит по дну суетливая тень малька и скроется в глубине. Настоящая рыба упорно не хотела ловиться. Гусиный поплавок с ярким красным кончиком равнодушно покачивался на мелкой стрежневой волне.

У Марфеньки удочки не было. Она сидела просто так, мешала Ваняте сосредоточиться.

— Брось свою щуку! — ныла она. — Все равно не поймаешь. Брось!..

Ванята сердился.

— Отойди, говорю. Слышишь?!

— Бро-ось! Ну, бро-ось, — тянула на одной ноте Марфенька.

Но тут, в эту самую минуту, поплавок нырнул. Кончик удилища вздрогнул и согнулся.

— Тащи-и-и! — закричала Марфенька. — Тащи-и-и!

Ванята повел леску чуть-чуть в сторону и на себя, подсек рыбу и взмахнул удилищем. В воздухе, растопырив все свои плавники, затрепыхал огромный полосатый окунь.

Марфенька кинулась на добычу, упавшую в траву, дрожащими от радости и нетерпения руками схватила окуня и подняла вверх, как вымпел.

За первым окунем пошел второй, третий. Потом на крючок попалась серебряная плотичка и в конце концов — черный и корявый, как веточка ольхи, щуренок.

— Пымали! — неслось по берегу. — Пымали!

А рыба уже не обращала внимания на эти завывания, цапала все подряд — и червя, и живца, и твердый сплющенный катышек хлеба.

— Дай я пымаю! Ну дай! — стонала Марфенька.

Хуже всего отдавать снасти в самый разгар дела. Но Ванята все же уступил удочку. Насадил на крючок свежего червя, поплевал на него и сказал:

— Дальше кидай. На середку!

Поплавок послушно стал на попа, качнулся раз, другой и замер в ожиданье. Чувствовала рыба, что удочку держит неумелая рука, или это просто оказалось делом случая, но клев моментально прекратился.

Откуда-то с лугов прилетела дымчато-синяя, будто из сказки, стрекоза. Покружила над быстриной, высмотрела, пучеглазая, поплавок и села на красную трепетную верхушку.

Марфенька дернула леску. Стрекоза неохотно взмыла вверх, полетала там для отвода глаз и вновь уселась на поплавок. Села и — ни с места. Хоть кричи на нее, хоть стучи ногами, хоть запусти в нее комком грязи.

Рыбачить явно не имело смысла. Ванята полез в воду за куканом с рыбой. Но вдруг за кустами, которые стеной закрывали берег, послышался протяжный крик:

— Пузы-ырь! Эй, Пузы-ырь!

Ванята посмотрел на Марфеньку, Марфенька на Ваняту.

— Пыховы! — сказала она. — Вишь орут!

Кусты тальника раздвинулись, и на берег в самом деле вышли рыжие Пыховы.

— Пузы-ырь! Тебе письмо-о!

Пыхов Ким подбежал к Ваняте, дал ему письмо и сказал: