Айвен Саутолл - Пусть шарик летит

Появилась еще одна лодка. Стоя на коленях, Гарри Хитчман сильными ударами длинных рук направляет ее через прибой. «Я спасу ее, — говорит Гарри. — Ты лучше возвращайся на берег». — «Не пойду я на берег. Думаешь, я нюня или еще кто. Не надо мне, чтобы за меня заступались. Вот увидишь».

Вверх ее! Вверх! Вверх!

«Я иду, Мейми! Держись, Мейми!»

И что это лестницы делают такими тяжелыми. Железная она, что ли? Ну, вверх, пошла же! «Слабак ты, Джон Клемент Самнер. Будь ты чашкой чая, вылили бы тебя в раковину».

Он снова запрыгал среди опавшей листвы, подпирая лестницу спиной, грудь у него вздымалась, прошибал пот. Вот жарища!

Лестница снова опиралась на ствол, и ее верхняя перекладина была уже на высоте двух метров. Дело пошло. Совсем неплохо, в конце концов. А Перси сломал весло и теперь совсем беспомощный, а Гарри захлестнуло волной. Он потерял свою доску и гоняется за ней. «Я буду на пляже раньше, чем он ее поймает». Может, Джон Самнер и позволил себе передохнуть, по он единственный, кто не сошел с дистанции. «Держись, Мейми! — крикнул он. — Я иду».

В коленях снова появилась дрожь, но это была совсем другая дрожь. Чтобы проверить себя, он забормотал: «У Мэри был ягненок, руно — как снег бело…» Слова соскакивали с языка, как намасленные.

«Катитесь вы подальше, мистер Маклеод, не знаете вы всего».

«Какая вульгарность, Джон. В нашем доме так не разговаривают».

«Катитесь вы все. Тошнит меня от вас. Вы что, думаете, я святой? Или, может, я букет цветов? Плевал я на дурацкие проекты и модели из пластмассы. Ты мою подружку не спасешь, Гарри Хитчман. Я сам ее спасу».

Рывками он протолкнул лестницу еще на полметра вверх. Но она становилась все тяжелее и тяжелее, и управлять ею делалось все труднее. Труднее, чем старой доской для серфинга. Это было как метание палицы. А может, как прыжок с шестом, когда вдруг застреваешь в воздухе на полпути до земли.

Мейми на башне. Она размахивает белым платочком и кричит: «Помогите! Помогите!»

«Чтоб тебе пусто было, Мейми ван Сенден. Сама залезла, сама и слезай. Придется тебе прыгать. Не могу я так высоко забраться».

Он рухнул на землю у основания лестницы, тело пылало, его била дрожь, глаза заливал пот.

Зазвонил телефон. Казалось, он звонил где-то за километр от дома. Звон телефона мешался с грохотом у него в голове. «О, Боже!» — тяжело выдохнул он. Пошатываясь, встал на ноги и, спотыкаясь, стал подниматься по ступенькам веранды.

— Все в порядке! — вопил он. — Иду я! Иду. Да заткнись ты.

Телефон стоял в общей комнате на низеньком столике у камина. Он захлебывался от нетерпения.

— Джон, Джон! Где ты, Джон?

— Да здесь я.

— Почему ты так задыхаешься?

— Кто это задыхается?

— Ты очень долго не отвечал. Разве я не велела тебе не уходить? Вот ты и задыхаешься. Тебе пришлось бежать.

— Послушай, мам. Конечно, мне пришлось бежать. Я был в конце сада.

— Ты же знаешь, что тебе нельзя бегать. Надо было идти.

— Тогда тебе пришлось бы еще дольше ждать.

— Булочник приезжал?

— Ну да, мам, приезжал.

— Ты купил булочки?

— Нет…

— Почему нет?

— Забыл.

— Забыл о своем желудке? Что ты задумал, Джон? Ведь ты что-то затеял, да?

— Да брось ты, мам.

— Может, там у тебя этот Перси Маллен?

— Никого тут нет.

— У вас дождь?

— Дождь? Никакого дождя.

— В городе дождь. Ты промок или еще что случилось?

— У нас солнце, мам. И никакого дождя.

— На веревке остались твои школьные брюки. Лучше сними их и занеси в дом, а то они никогда не высохнут.

— Слушай, я же говорю тебе: солнце светит. Никогда ты меня не слушаешь.

— Ты что-то затеял.

— Нет, мам, нет.

Последовала пауза, и ему было слышно ее дыхание. Она дышала ему прямо в шею. Он почти ощущал каждый ее вдох, словно это были порывы легкого ветра. Физически она была рядом. Задавала вопросы и обвиняла.

— Если ты что-то задумал, оставь, Джон. Ты знаешь, что нельзя. Я тебе верю. — Это означало, что она не верит. — Теперь я должна идти. Позвоню еще раз во время обеда. Мы обедаем вместе с папой. Потом у нас встреча с мистером Маклеодом. И не забудь: никакого горячего питья, никаких тостов, ничего такого. Не зажигай плиту. И еще отдохни после еды.

В трубке щелкнуло — клик!

Чудесный звук! Он бросил трубку, как будто она превратилась у него в руках во что-то скользкое и извивающееся, как будто его тошнило от одного к ней прикосновения.

Немного погодя он выпил два стакана воды, опустошил коробку с печеньем и сел на ступеньках веранды, чувствуя себя потерянным, чуть не плача, словно кто-то умер.