Виктория Вартан - Арминэ

— Нет, не думаю. Я что-то не слыхала о таком случае. — Потом, перестав мешать половником в казане и уставясь в одну точку: — А впрочем, может, и бывает такое, кто его знает…

Мы помолчали несколько минут.

— Как ты думаешь, папа меня любит? — нарушил я молчание.

— Чего это ты вдруг?

— Ну, я хочу сказать, после того, как папа с мамой развелся, он считается и моим отцом или только Грантика?

— Ну конечно, он вам обоим отец. То, что тебя судом отдали маме, а Грантика — папе, ничего не меняет.

— Но Грантика он все-таки любит больше?

— И тебя любит.

— Нет, теперь он меня не любит, — вздохнул я. — Если бы он меня любил, он и мне прислал бы что-нибудь…

— А что? Он прислал посылку?

— Да. И в ней Грантику прислал рубашку, носки и танк.

— Ах во-от оно что, — глядя в огонь, задумчиво протянула Мец-майрик. Потом вдруг, быстро глянув на меня: — А ты знаешь, наверное, у него не хватило денег купить что-нибудь и тебе. Да, да, конечно, не хватило. В следующий раз он и тебе купит. — Потом, поднявшись с места, оживленно: — Вай, совсем запамятовала! Тетушка Сопан угостила меня конфетами, а я принесла их для тебя да и забыла про них. Они там, в шкафу, сейчас принесу, Геворг-джан.

В то последнее лето войны 1944 года не успели мы с Грантиком приехать на летние каникулы к нашим бабушкам, как сельские мальчишки сообщили нам, что в нескольких километрах от села солдаты строят узкоколейную железную дорогу.

В начале августа по узкоколейке прибыл первый состав, а с ним вместе и воинские части.

Военные устроились на новом месте быстро. К концу дня на пустыре возник палаточный городок, а вечером даже задымила походная кухня — огромный котел на колесах.

Спустя два дня я, мой брат Грантик, лопоухий Тутуш и еще двое мальчишек побежали к военному лагерю. Не решаясь подойти близко, мы присели на небольшой пригорок, что был в десяти или пятнадцати шагах от крайней палатки.

Поглазев некоторое время на лагерную жизнь, мы уже собрались было уходить, как вдруг из самой крайней палатки вышел коренастый, плотный солдат в гимнастерке с расстегнутым воротом. Он был старый, лет сорока, а может, и больше. Лицо его заросло светлой щетиной так, что пушистые выгоревшие на солнце усы поначалу не очень бросались в глаза. А вообще-то, вид у него был вовсе не воинственный, даже, наоборот, какой-то уж очень мирный и добродушный. Может, потому, что он был без пилотки, а в руках держал широкий кожаный ремень.

— Эй, мальцы! Говорит кто-нибудь из вас по-русски? — крикнул он, увидев нас.

Мальчишки выжидающе уставились на меня и Грантика.

Я вскочил на ноги и крикнул:

— Я говорю!

— Хочешь помочь солдату Советской Армии?

— Ага, хочу.

— Солдату, который храбро сражался с фашистами на фронте?

— Хочу.

— Солдату, который, получив два тяжелых ранения, долго пролежал в госпитале?

— Хочу, — с готовностью ответил я. — А что надо делать, дяденька, а?

— Не дяденька, а старшина Парамонов!

— Хочу помочь вам, старшина Парамонов! — почти выкрикнул я, вытянув, как солдат, руки по швам.

— Вот это уже порядок. Поди-ка сюда и пособи… — сказал он, вдруг добродушно улыбнувшись.

Я подбежал. Старшина протянул мне один конец ремня и сказал:

— Держи. Только крепко и тяни к себе.

Только и всего! Я был разочарован, но взялся за протянутый конец ремня. А старшина не спеша вытащил из-за голенища сапога бритву, раскрыл и стал водить ею по гладкой, отполированной поверхности изнаночной стороны ремня, крепко держа левой рукой второй конец.

— Ну, а как тебя зовут?

— Геворг.

— Где это ты так научился говорить по-русски?

— В школе. Я учусь в русской школе, — ответил я и посмотрел на Грантика и остальных мальчишек, которые, осмелев, тоже подошли и теперь стояли рядом, во все глаза глядя на старшину.

Чш-чш-чш — водил старшина бритвой по натянутому ремню. Время от времени он срезал лезвием бритвы светлые волоски у себя на тыльной стороне ладони: пробовал, хорошо ли точится. И потом снова: чш-чш-чш.

— Стало быть, ты живешь в городе? — спросил он.

— Ага. Мы с братом живем в городе и учимся в русской школе.

— Который же из них твой брат?

— Вот он, — показал я на Грантика.

— А тебя как зовут?

— Грантик… — ответил брат, робея.

— В какой же класс перешел?

— В третий.