Александр Торопцев - Азовское море и река Рожайка (рассказы о детях)

— Для бетона? — спросил он со знанием дела.

Она его не поняла, может быть, задумавшись о своем. Ответила не сразу:

— Пока светло, дров надо заготовить на ночь. Чтобы тепло было. Много дров печка жрет.

Славка стал собирать щепу, мать скупо улыбнулась. Из домика, одноэтажного, кирпичного, вышла в телогрейке незнакомая женщина, обрадовалась:

— О, с помощником идешь! Не скучно будет. Какой большой он у тебя стал!

— Здрасте, — Славка никогда не понимал взрослых, когда они, все выше его ростом больше, чем на голову, говорили с улыбкой, будто это их личный сын: «О, какой большой стал!», но и не возражал: большой так большой, вам видней.

— Сейчас я пилу возьму, — сказал незнакомая и вместе с матерью вошла в домик.

Вслед за ними с прохладной щепой в руках прошел большой Славка.

Дом был однокомнатный, с железной печкой, длинная труба которой высовывала свой черный нос в форточку единственного окна. Еще здесь пахло телогрейками и свежими гвоздями. А, может быть, и не гвоздями, а чем-то иным.

Незнакомая сняла с крючка на не штукатуреной стене длинную пилу, та, изогнувшись, пропела Славке приветствие. Он промолчал, уложив рядом с печкой щепу. Женщины с поющей пилой покинули домик. А пахло все-таки гвоздями — он сразу угадал. Целый ящик черных, один к одному гвоздей, длинных, как ручка или новый карандаш, стоял нараспашку в углу у двери. За ней звенела нараспев пила, выманивая Славку на улицу.

Там женщины, согнувшись над сухой березкой, пилили ее. Хлопья березовых крошек вылетали из-под пилы, пытались взлететь, но быстро уставали, неумелые, опадали: на сапоги, на землю, на щепу, на кирпичные осколки, заметно потемневшие в тени чистой загородки.

— Хочешь попробовать? — женщина оказалась совсем не злой. Славка взял теплую и потому, видно, очень гладкую ручку пилы, нагнулся.

— Только на себя тяни. На меня не толкай, — напомнила мать, но уже после первых движений сына, похвалила его. — Получается, молодец!

— Ой, да он лучше меня пилит! — удивилась женщина. — Тогда я пойду.

— Ступай, ступай. Мы уж тут сами.

Пилили они недолго, но Славке почему-то надоело пилить еще быстрей. Мама это поняла, сказала: «Хватит, неси пилу в дом, повесь на стену», а сама нагрузилась в «обхват» чурбачками… а тут и вечер подоспел.

— Можно я сам печку разожгу?

— Она капризная у нас. Лучше я. Ты потом подбрасывать полешки будешь.

— А где бетон-то? — спросил сын, не выдержав.

— Да здесь он, здесь, — мать бережно уложила весь «обхват» чурбачков на пол у печки, разожгла огонь, спросила: «Есть хочешь?» подмела жесткой метелкой пол, вышла.

Славка сел на табурет у печки, открыл дверцу, бросил внутрь пару тонких чурбачков, дверцу не закрыли, наблюдая, как веселые оранжевые струйки охватывают с обеих сторон полешки, как скукоживаются, поддаваясь напору огня, лепестки березовой коры, и с каждой минутой все тяжелей становились веки его и уставшее от звонко поющей пилы тело.

Лишь стынущий где-то бетон мешал ему уснуть. Где он находится, как и чем его подогревать, чтобы он совсем не остыл? Про бетон Славка кое-что знал: это почти как раствор только с камушками внутри. Из него фундаменты делают. Но вот почему он стынет?.. Славка точно не знал, а спрашивать у мамы не стал. Зачем? Он сегодня сам его будет подогревать. А что такого? Дров напилил и бетон нагреет. Уж как-нибудь.

Жар от печки прижался к лицу, к груди, но прикрывать дверцу не хотелось. Он отодвинул табурет подальше от огня, и так долго сидел, ожидая мать.

…Потом он увидел окно. Почти такое, как и у них в комнате, только с черным носом трубы. Зачем им в комнате труба, он сразу не понял. Запах телогреек и свежих гвоздей окончательно разбудил его. Он поднял голову и даже не успел обидеться на мать, как она вошла в домик, заговорила, торопясь:

— Сам проснулся? Вот молодец. Собирайся, пора домой. Да ты не расстраивайся, пироги я сегодня испеку. Сейчас придем, я тесто поставлю…

Славка встал, посмотрел на свою кровать: оказывается тут, у стены, две длинные лавки стояли. Мать набросила на них самые чистые телогрейки, свернула одну вместо подушки, накрыла ее своим платком.

— Ты так крепко спал, — радовалась она чему-то, а он молчал, завязывая двойным бантиком шнурки на ботинках. — Там дождик собирается. Надо спешить. — Мать торопила сына.

Шел он домой хмурый. Смотрел в грязное мокрое небо.

— Чуть-чуть не успели, — сказала мать уже на поселке. — Пошел дождь. Вчерашний ветер нагнал его. Хорошо хоть мелкий.