— Что ты хочешь? — спросил я ее самым ласковым голосом. — Может, поесть?
Она замяукала, но в комнату за мной не пошла.
Тогда я пошел за нею.
Кошка привела меня в дровяной сарай, где…
Дрова — березовые, сосновые, осиновые — лежали в полном порядке.
А под ними лежал котенок. Вовсе не похожий на свою маму — камышового цвета и совсем не маленький. Он бросился к маме навстречу и стал лизать ее: голову, бока, а потом лапы. И мама облизывала котенка, все время поглядывая на меня: не уйду ли я? А вдруг я — Третьяков?
Что делать?
Я не люблю кошек, но и не люблю, когда топят котят.
Эта кошка спасла от Третьяковых единственного котенка.
Этого нельзя было бросить.
Но что думает мама-кошка?
Я взял котенка на руки, и мама позволила мне это сделать. Я вынес котенка из дровяного сарая, и мама пошла за мной. Я внес котенка в дом, но тут мама остановилась за мной на пороге.
Я просил ее, умолял даже:
— Ну, иди! Чего ты боишься?
Она не шла.
Так и осталась на улице.
Котенка я напоил молоком, а когда вечером пришла с работы Христина Георгиевна, она еще и манную кашу ему сварила. Он чувствовал себя отлично и маму-кошку не вспоминал.
А наутро я увидел на пороге задушенную мышь. Во второй половине дня — еще двух мышей. К вечеру — еще одну.
— Это она! — объяснила мне Христина Георгиевна. — Вот вы и я тоже — не Третьяковы. Так она оценила…
Котенок, вовсе не вспоминавший о маме-кошке, резвился в доме и доставлял нам с Христиной Георгиевной радость, хотя и отрывал меня от работы. До тех пор, пока я уехал в Москву.
А котенкина мать каждый день приносила своему сыну пойманных мышей и скромно клала их на порог чужого дома. Чужого дома, но не дома Третьяковых, где она жила раньше.
Все, кто приезжает в Египет, знают, что в нем есть пирамиды.
Американцы, англичане, французы, да и жители других стран и мы, русские, знаем, что такое пирамиды и для чего они были построены.
Не у всех в детстве по истории была «пятерка»! Важно, что это Египет, а значит, и пирамиды. Надо смотреть пирамиды. Обязательно! Иначе дома, когда вернешься, что скажут?
И я так думал. Как же без пирамид?
Их много. Самые главные из них — пирамиды Хеопса, Хефрена, Джосера и Снофру — находятся на окраине Каира. Там, как мне говорили, даже представление ежедневное бывает по вечерам. Название — «Свет и звук». Представление на английском, французском и немецком языках.
Но дни шли, а вырваться к пирамидам мне никак не удавалось. Дела мешали.
Наконец вырвался, но днем, а не вечером, когда идет «Свет и звук».
Ладно! Что поделаешь! Хотя бы пирамиды посмотрю! А то в Москве не поверят, что был в Египте.
Мы с товарищем моим поехали к пирамидам. Поехали на нашем «козлике-газике».
— Мой «плимут», будь он проклят, вторую неделю барахлит, — сказал мне товарищ. — А этот «козел» нас довезет. А забарахлит, так с ним и справиться легко…
В диком потоке каирского автомобильного движения мы вырвались наконец-то на прилично широкую улицу. Особняки — справа и слева. Рестораны — слева и справа.
Тут живет такой-то, а тут — такой-то. Этот особняк — министра, этот…
Меня эти детали не интересуют: кто, где и как живет. Даже у себя дома…
И опять — ночной ресторан.
— Вчера мы с тобой здесь были, — говорит мой товарищ.
— Были, верно! А где пирамиды?
— Вот они, пирамиды! — сказал мой товарищ.
Слева действительно были видны пирамиды.
Вот это — главное.
Мы свернули с дороги куда-то влево и поехали вдоль канала — не самого чистого, как внешне, так и по запахам, и нас сразу же остановили.
Остановил верблюд — гордый, невозмутимый красавец, который смело шел на нашу машину. Верблюд был как верблюд, но несколько театральный. Какие-то украшения на морде, и слишком красивое седло в разных красках на спине, где качается чахлый горб.
Судя по всему, верблюду было безразлично смотреть на машину, на которой мы приехали, на меня и на моего товарища. Он даже не плевался. Он был выше этого. Но он знал службу и просто лег рядом с нашей машиной, подставив мне седло: мол, залезай!
Я не мог никуда залезть.
Товарищ мой, объяснившись с хозяином верблюда — старым арабом, отогнал машину на стоянку, вернулся и сказал:
Читать дальше