Жанна Браун: Решительный сентябрь (журнальный вариант)

— Ничего! Мог бы один раз не позавтракать.

С порога класса раздалось твёрдое:

— Здравствуйте!

Нина Андреевна вытащила из портфеля кипу тетрадей с контрольными работами, положила её на стол перед собой и ладонями аккуратно, с боков, выровняла стопку.

— Порадовали вы меня, нечего сказать, — она села и раскрыла верхнюю тетрадь. — Диву даюсь, как вас только перевели в шестой класс с такой грамотностью! Я бы вас всех оставила на второй год по русскому языку. Всех, за исключением Ефимова, Нарыковой и Быкова. Эти вытянули на четвёрку. Остальные: тройки и двойки. Стыдно сказать… шестой класс! Димитриев? — Она окинула класс вопросительным взглядом.

Сергей встал.

— Я — Димитриев, а что?

— Иди к доске.

— Покойному было двенадцать лет, — скорбно прошептал Вальтер.

Диктовала Нина Андреевна громко, отчётливо.

И Сергей написал: «Он сделал палезное дело и сам был не сказано рад этому».

Вальтер делал ему какие-то непонятные знаки. Интерпол писала что-то в воздухе пальцем.

— Всё? — спросила Нина Андреевна.

Сергей опустил руку, перечитал написанное и решительно исправил в слове «сделал» «с» на «з».

— Подумай и проверь ещё раз, — сказала Нина Андреевна.

— А чего? — спросил Сергей. — По-моему, всё правильно…

— По-твоему, может быть, а вот по-русски… Скажи мне, Димитриев, ты за всю свою жизнь выучил как следует хоть одно правило?

— Выучил.

— Какое же?

— Уличного движения.

Ребята хохотали, словно возле доски стоял Юрий Никулин. Сергей тоже заулыбался. Он весело оглядел класс, и отовсюду на него смотрели бедовые лица заговорщиков. Каждый из ребят мог оказаться на его месте, да и был не раз, поэтому казнь у доски не считалась позором.

И Маруся смеялась, но смеялась беззвучно, только вздрагивали крылышки чёрного фартука и щурились глаза, но в их развесёлой синеве виднелась жалость.

Сергей поперхнулся от этой улыбки.

— Возьми свою, с позволения сказать, работу и завтра останешься после уроков на дополнительные занятия.

Всё это происходило в классе среди нормальных людей, но Сергея среди них не было. Его не стало сразу, точно жалость в глазах Маруси обладала убийственной силой. Сотни людей всходили на эшафот, но за всю историю человечества никто ещё не сходил с эшафота после казни. Сергей был первым. Тысячу лет он шёл от доски к своему столу и тысячу лет набирался мужества пройти мимо Маруси и не превратиться в горстку пепла.

После занятий Сергей хотел незаметно улизнуть домой. Жизнь потеряла для него теперь всякую привлекательность. И даже поломанный отцовский радиоприёмник, о котором он хотел говорить с Вальтером, из большой беды стал песчинкой.

Больше всего он боялся, что за ним увяжется верный Вальтер и придётся что-то говорить и что-то объяснять, но друг неожиданно погиб на последнем уроке географии и теперь потел возле карты, отыскивая пустыню Гоби в Африке.

В раздевалке стояла Интерпол.

— Димитриев, как не стыдно! Тебя ждут, ждут, а ты прохлаждаешься.

— Кто меня ждёт?

— Нарыкова, кто же ещё?

Вот именно, кто ещё? Как будто Нарыкова ждала его каждый день. И ещё неизвестно, ждёт ли? Эта Интерпол что угодно может придумать…

— Брось, — сказал Сергей как можно равнодушнее и отвернулся.

— Ах, вот как, его ждут, а он брось? — громче чем надо запищала Полинка. — Нарыкова мне сама сказала: «Иди посмотри, где там Димитриев». Она тебя в скверике ждёт.

Скверик был через дорогу от школы. Маруся сидела на скамейке. На коленях у неё лежал свёрнутый полиэтиленовый мешок. Увидев Сергея, Маруся встала.

— Димитриев, я жду, жду, а тебя всё нет… Договорились же. Я уже думала, что ты не хозяин своему слову. Все ребята разошлись, только мы с тобой отстаём…

«Мы с тобой!» Сергей просто ошалел от радости.

— Нарыкова, спорим, тебе не допрыгнуть до этой ветки?

— До какой?

Сергей показал на толстую ветку. Ребята иногда устраивали здесь турниры, и Сергею ещё никогда не удавалось допрыгнуть. Но это было раньше, а сейчас он знал — допрыгнет.

— Ты с ума сошёл. Высоко! — испуганно сказала Маруся.

Сергей швырнул на землю портфель, разбежался, взлетел над землёй и повис на ветке, раскачиваясь, как обезьяна.

— Ага! — торжествуя, закричал он. — А ты не верила!

Сквозь листву он видел запрокинутое к нему, восхищённое лицо Маруси и готов был висеть на этой ветке до конца жизни.

Смеялся город. Веселилась улица. Звенели смехом трамваи. Прохожие плыли над землёй. И всё вокруг было расцвечено яркими красками.