Роберт Колотухин - Наш дом стоит у моря

— Переросток он, — вступилась мама. — В третьем был, когда все началось. Ну, а теперь… Вот работает пока с Григорием Трофимовичем.

— Они йод добывают. Для фронта, — подсказал я.

— Йод? — переспросил Берлизов. — Йод — это, конечно, дело нужное. Особенно если для фронта… — Улыбнувшись, он повернулся к Леньке и вдруг серьезно спросил у него: — В школу юнг хочешь?

— Как — в школу? — не понял Ленька.

— Вот откомандировали меня специально для этого дела, — объяснил Берлизов. — Школу юнг организуем у нас в Одессе. Ну так как, брат?

Я выжидательно уставился на брата: «Чего он еще думает? Сам же говорил: «Ай вонт ту би сэйлор…» Вот чудак, думает еще…» Мама не вмешивалась.

А Ленька подумал и вдруг сказал:

— Нет, в школу юнг мне пока нельзя. Я пока с дедом…

— Жаль, брат, не договорились, — поднялся Берлизов. — Но я оставлю за собой право еще поговорить с твоим дедом. Ладно?

Ленька молча пожал плечами: ладно, мол, но только никуда я от деда сейчас не уйду.

— Ну, а теперь помиритесь. — Берлизов подтолкнул ко мне Валерку. — Знаю, из-за чего подрались.

Валерка первый протянул мне руку:

— Извини.

«Очень мне надо еще мириться с этим кабаном! — подумал я. — Разве что ради его отца…»

Не хотелось моему Леньке уходить с «Филофоры», но ничего у него не вышло. Берлизов, конечно, поговорил с дедом Назаром, а деду перечить не станешь: это я знаю на своем собственном опыте, — и через неделю мы провожали Леньку в школу юнг.

Вообще-то провожал его я один: мама не могла — работала, а Гарий Аронович, как обычно, был у себя в цирке.

Ленька взял приготовленный мамой еще с вечера узелок, надел зачем-то старую фуражку, которую давно уже не носил, и мы пошли.

А на углу нас, оказывается, ждала Юля. И Ленька совсем не удивился, когда увидел ее на углу с портфеликом в руках. Он только сказал:

— Не пошла, значит, в школу? Смотри, влетит тебе за казенку.

— Ничего, один раз можно. И потом, мы ведь договорились — я провожаю… Здравствуй, Саня, — протянула она мне свою узкую ладошку.

— Привет.

По дороге мы зашли в парикмахерскую Ганса Карловича.

Возле ступенек на тротуаре стояла старая, довоенная скамейка. Догадался-таки поставить новый парикмахер.

Юля сидела на скамье с Ленькиным узелком, а я все время заглядывал за марлю, наблюдая, как хмурый парикмахер обрабатывает моего братана. Золотистые, выгоревшие за лето Ленькины волосы хлопьями падали на пол. Ленька делал страшные глаза и показывал мне из-под простыни кулак: «Сгинь!» Парикмахер сердито ворчал на Леньку, и его усики — четыре мухи под носом — при этом шевелились.

Школа юнг меня разочаровала. Какая же это школа юнг, если моряков в ней совсем и не видно? Все мальчишки одеты в чем попало, бегают по двору, орут, как обыкновенные. Правда, мне очень понравилась высокая новенькая мачта посреди двора.

Во двор школы нас с Юлей, конечно, не пропустили.

Ленька отнес куда-то свой узелок, вернулся к забору, где мы с Юлей ожидали его. Прутья этого забора находились так далеко друг от друга, что моя голова свободно проходила между ними. И я уже просунул было голову — хотел пролезть, — но Ленька сказал:

— Не надо, увидят. — И, помолчав, добавил: — Сейчас нас поведут в баню. А потом месяц будут держать на карантине.

Голос у Леньки при этом был грустный, и мне стало жаль своего братана. Видно, не очень это приятная штука — карантин. Ничего, Ленька выдержит.

— Я буду приходить, Леня, — сказала Юля. — Часто…

— И я тоже, Лёнь, и мама, и ребята… — успокоил я братишку. — А карантина ты не бойся. Подумаешь, карантин…

Ленька улыбнулся:

— Ладно, не буду бояться. А к Буздесу ты ходи, Санька. Обязательно ходи. Вернется наш батя… И твой, — сказал он Юле. — И будет праздник… Ты ходи, Санька…

— Буду, — пообещал я.

— Построение! Построение! — Мальчишка, такой же лысый, как и все там, во дворе, звонил в рынду возле мачты и орал: — Построение! Построение!..

— Ну, я пойду. — Ленька пожал нам руки, улыбнулся. — Гуд бай. До свидания… — и побежал строиться.

— В колонну по четыре становись! Живо!..

Во дворе уже командовал огромный мичман. В кителе и, как полагается мичману, с усами.

— Равнение напрряво! Смиррна! Прявое плечо вперед, шагом аррш!..

И голос у мичмана в порядке — командирский.

Разворачиваясь на плацу, колонна медленно уходила в глубь двора, туда, где над приземистым красным зданием дымилась высокая кирпичная труба, — там, видно, находилась баня.