Роберт Колотухин - Наш дом стоит у моря

Я вскочил в сандалеты: «Куда же это он на ночь глядя?» — и быстренько натянул штаны и рубашку.

Ленька уходил в сторону улицы Чижикова. Он, видно, знал, куда идет, — шел быстро и ни разу не обернулся. Я почти бегом следовал за ним на расстоянии.

Неожиданно Ленька свернул в один из дворов на незнакомой мне улице.

Зеленые деревянные ворота. Над воротами тусклая лампочка. Я вошел в длинный темный подъезд. На ощупь, вдоль стены, прошел его, остановился у входа во двор и увидел Леньку.

Посреди двора стоял маленький покосившийся столик. Рядом с ним были врыты в землю полторы скамейки: одна — целая, от другой только подпорки остались. Ленька неподвижно сидел на столике и смотрел куда-то в угол. «Чудеса в решете, — недоумевал я. — Что ему здесь нужно?»

Двор молча смотрел на Леньку своими окнами. Иногда в каком-нибудь окне включали или гасили свет — светомаскировки ведь уже не было, — и казалось, что двор подмигивает моему брату. Но Ленька не обращал на эти подмигивания никакого внимания. Он сидел и, не отрываясь, смотрел в сторону тех двух окон, что светились на втором этаже в углу, возле пожарной лестницы.

Потом Ленька слез со столика, медленно пересек двор и, забравшись по пожарной лестнице до уровня второго этажа, замер.

Свет из окна падал на него. Снизу мне хорошо было видно, как он напряженно всматривался в эти окна, и мне даже показалось, что он разговаривает сам с собою.

— Фью-ить! — чуть слышно свистнул Ленька. — Фью-ить!

К окну никто не подходил. Еще с минуту постоял он на лестнице и стал медленно спускаться вниз.

Я бросился назад, в темный подъезд, прижался к стенке.

Ленька прошел в двух шагах от меня и не заметил.

Я не бросился вслед за ним на улицу: я побежал к пожарной лестнице. И я совсем не ахнул от удивления и не свалился вниз, когда поравнялся с окнами на втором этаже. Никого другого я и не ожидал увидеть.

Прямо передо мной, забравшись с ногами на диван, сидела Сосулька. На коленях у нее лежала раскрытая книга. Но Сосулька не читала. Она задумчиво мусолила во рту кончик карандаша и смотрела в окно отсутствующим взглядом. Так обычно смотрят в глубокую воду или в чистое небо, когда на нем ни облачка.

И знаете, что я еще заметил? Я заметил, что глаза у Сосульки были совсем невеселые. Тогда возле школы она была совсем другая. Портфеликом помахивала. А сейчас глаза у нее были совсем иные. Такие, как у моего брата в последнее время.

Я осторожно начал спускаться вниз. Такие дела творятся с Ленькой, а я-то думал, что он забыл…

Я вышел из кустов на центральную аллею и сразу же увидел наш дот. Он весь оброс мохом и отсюда, издали, был похож на старого приземистого краба. Тропинки, что разбегаются от него, — лапы; глаза — две узкие щелины амбразур.

Буздес стоял на коленях перед дотом и, согнувшись, дергал пальцами за ниточку, словно что-то выуживал из-под земли. Рядом, в траве, виднелся влажный от росы панцирь Адели.

— Идите сюда, Шура! — крикнул мне Буздес. — Скорее!

Я подбежал и опустился рядом с ним на колени:

— Здравствуйте!

— Доброе утро, Шура, — ответил Буздес, продолжая удить ниточкой в узкой, с пятачок, норке в земле.

По краям норка была затянута голубоватой паутинкой. «Тарантул», — догадался я.

— В этой норе тарантул, Шура. Терпеть не могу пауков. С детства. — Буздес вытянул ниточку и передал ее мне. На конце нитки висел кусочек смолы. — Займитесь им, Шура. Уничтожьте, ни к чему нам такое соседство. А я пока мешок приготовлю. Вы не забыли, что мы идем сегодня в Отраду?

Буздес ушел в дот за мешком. Я вздохнул: «Везет мне сегодня на пауков, — и осторожно опустил смолу в нору. — Сейчас выскочит страшилище — гоняйся тут за ним. Бр-рр…»

Но тарантула я так и не выудил. Дюбал, дюбал его смолкой по спине, чтобы раздразнить, а он так и не вышел из себя и не вцепился лапами в смолу. «Хладнокровный попался, — подумал я, — или, может быть, ушел из норы через запасной выход? Нет, кажется, ворочается».

Подошел Буздес с мешком под мышкой.

— Не клюет, Шура?

— Не хочет.

— Ладно, бросьте. Мы его после, как вернемся, водой выживем.

Мы припечатали половинкой кирпича паучью нору, заперли Адель в доте и обрывом, не спускаясь к воде, отправились в Отраду за красной глиной.

Солнце поднималось все выше и выше. Мы шли и чувствовали, как земля у нас под ногами постепенно нагревается, теплеет. Ни у Буздеса, ни у меня не было на ногах никакой обувки. «Чаще ходите босиком, Шура, — любил повторять Буздес. — Особенно когда станете взрослым, старайтесь чаще ходить босиком. Это здорово укрепляет нервную систему, Шура».