Роберт Колотухин - Наш дом стоит у моря

— Руль, — приказал дед, наваливаясь на весла.

Мы с братом подняли с днища тяжелый плоский руль и приладили его за кормой на штырях.

— Держи в море, — сказал мне Ленька, а сам полез к деду и взял у него одно весло. — Гей, ухнем!..

Отошли немного на веслах, поставили косой парус. Соловей взялся за шкот, натянул, и лодка сразу набрала ход, под кормой зажурчала вода.

Ленька и дед привязали концы своих самодуров к леске на удилищах и начали готовить справу. Лески с крючками скользили с обеих сторон по поверхности воды, и перья отсвечивали на солнце всеми цветами, искрились.

— Прямо руль! Прямо держи! — строго прикрикнул на меня дед Назар, когда я, увлекшись игрой разноцветных перьев, забылся и повернул шаланду влево, в сторону Лузановки, и парус, потеряв ветер, затрепетал, захлопал.

Я быстренько выправил руль. Парус напыжился, и под кормой снова запела вода.

Постепенно берег отодвинулся. И вот уж дедов курень на пригорке почти нельзя разглядеть.

Часа полтора мы всухую полоскали наши самодуры в прозрачной зеленоватой воде: в нашем баяне не трепыхалось ни одной рыбешки. «Хоть бы ставридка какая-нибудь попалась», — вздохнул я про себя.

Самодуры глубоко ушли в воду и тянулись за кормой по ходу лодки. «Может, наживка все-таки нужна? — думал я. — Ну какая дура клюнет на пустой крючок?»

Дед Назар мерно водил удилищем вверх и вниз и подолгу не проверял, что у него там, на крючках, творится. Нетерпеливый Ленька, зажав удилище между колен, то и дело выбирал свой самодур. И когда пустые крючки самодура я уже мог рассмотреть с кормы в воде, я кричал брату:

— Сухо!

Ленька вздыхал, виновато косился на деда и травил свой самодур обратно в глубину. А через минуту снова начинал выбирать его.

— Не мельтеши, Леонид, не мельтеши, — охлаждал его дед. — Рыба, она этого не любит. Войдем в косяк, враз почувствуешь, что взяла. Не мельтеши.

«Косяк»! — вздохнул я. — А если мы сегодня вообще не войдем в этот косяк? Иди знай, где он ходит».

И вдруг я увидел, как удилища у деда и Леньки разом дрогнули, прогнулись. Лески натянулись, задрожали, как струны.

— Руль! — крикнул мне дед. — Руль прямо! — и начал осторожно выбирать свой самодур обеими руками.

Он будто прял пряжу. И Ленька в точности повторял его движения.

Рыбу я заметил еще в глубине. Она сверкала в лучах, пронизывающих толщу воды, поблескивала белоснежным брюшком и водила самодуры из стороны в сторону. Ей не хотелось подниматься наверх. Ой как не хотелось! Но самодуры подтягивали скумбрию все ближе и ближе к лодке, и я увидел, что на нижних крючках Ленькиного самодура — и у деда тоже — ходит еще одна рыбина. И еще! Косяк!

Ленька и дед подтянули самодуры к самому борту шаланды. Виляя хвостом, рыба уводила лесу под днище, тщетно пытаясь освободиться от крючков. Дед бережно извлекал каждую скумбрию из воды, обнимал ее трепещущее тело своей широкой ладонью, снимал с крючка и, бросая в баян, довольно крякал:

— Качалка!

Одна за другой летели рыбины в корзину. Наш баян ходуном заходил по палубе, заплясал.

Не выпуская из левой руки шкота, Соловей присел на корточки и с наслаждением погрузил правую руку в баян.

— Вовчик, — взмолился я с кормы: мне нельзя было выпустить руль, — Солова, хоть одну! Подержать!..

Соловей сжалился надо мной и протянул одну качалочку.

Скумбрия действительно была похожа на качалку. У меня даже пальцев не хватало, чтобы обхватить ее посередине. Но только формой прохладного скользкого тела она была похожа на предмет, которым домашние хозяйки раскатывают лапшу или мешают белье в выварке, а в остальном… Да разве имеет какая-нибудь качалка вот такое брюшко из белого мрамора с блестящими прожилками серебра? Или такую спинку с зелеными, голубыми и золотистыми разводами? Царь-рыба, хоть и живоглотка.

Это была большая взятка: дед Назар вытащил восемь рыбин, Ленька — девять. Правда, одна у него сорвалась, и Ленька сгоряча чуть было не нырнул вслед за ней в воду.

Затем косяк ушел от нас. Море покрылось рябью. Ленивые красавицы медузы, маячившие у поверхности, поближе к солнцу, ушли в глубину. И снова мы почти час водили наши самодуры всухую.

Впереди перед нами замаячил какой-то темный предмет. Вытянув шею, я вглядывался, даже ладонь козырьком ко лбу приставил, но так и не разобрал толком, что это за штуковина маячит в воде. На всякий случай я крикнул:

— Прямо по курсу что-то темное! — И, не перекладывая руль ни вправо, ни влево, подумал: «А что, если это чудо-юдо рыба кит?»