Юрг Шубигер - Где лежит море?

То и дело появлялись уже знакомые вещи, которые больше не нужно было пересчитывать. Например, девять, двенадцать и четырнадцать. Под 218-м номером пришла бабушка, под 219-м — другая бабушка. Папе был присвоен номер 321. А точнее — доброму папе. Сердитый папа появился намного позднее, и номер у него был значительно больше. Когда девочка наконец уснула, она уже дошла до номера 587, которым стали очки медсестры. А сон-то она посчитать и забыла.

Девочка и дальше объяснялась числами, как другие словами. Иначе говорить она так и не научилась. Папа и мама знали, что означают номера 3 и 321 и что 7 533 828 — это пицца. Так что им не из-за чего было беспокоиться. Девочку тоже все устраивало. И никто и не думал огорчаться оттого, что она не знает своего имени. Так что совершенно непонятно, как же ее все-таки звали. Наверное, никак и не звали. Ее темная хорошенькая головка, забитая разными числами, появилась на свет, а потом снова исчезла.

Больше всего ей нравилось размышлять о нуле, о самом первом числе, о начале всего, о том, что было до акушерки. Ноль так и остался без применения. Он был пустым и круглым, как глаз, который днем и ночью открыт.

— А если б эта девочка увидела нас с тобой, она бы нас посчитала?

— Конечно. Кстати, она нас видела и посчитала как двух незнакомцев под номерами 688 517 621 и 688 517 622.

Всем месяцам живется очень одиноко. Ведь хотя их и двенадцать, встречаются они только по двое, к тому же ночью, в полной темноте. Эта встреча заканчивается так быстро, что они едва успевают поздороваться. Так что время от времени кто-нибудь из них выражает желание встретиться всем вместе в тихой, спокойной обстановке. И между месяцами разворачивается активная переписка. Но беда в том, что им никак не удается договориться о времени, которое бы всех устроило. Одному слишком жарко летом, другому слишком холодно зимой, третьему хочется собрать подснежников, которые цветут весной, четвертому — запустить воздушного змея, а это, что ни говори, приятней делать осенью. В общем, боюсь, что так они никогда не договорятся.

Раньше был еще и тринадцатый месяц под названием Квимбер. Говорят, что однажды он опоздал, и его очередь прошла. То ли у него случилась авария по дороге, то ли он грипп подхватил, то ли еще что-то, почем я знаю. Только когда он наконец приехал, наступил уже Январь.

Почти все месяцы носят какие-нибудь странные названия: Январь, Февраль, Март… Хотя в них самих нет ничего странного. Будь моя воля, я бы назвал Январем ручную ворону. А Февраль мог бы стать огромным деревом без листьев. И только высоко-высоко, под самым небосводом, у него была бы шапка из веток.

В Гамбурге жила одна девочка, которую звали Лора. И вот однажды вечером с портфелем в руках она шла под дождем по мосту на занятия музыкой и думала о том о сем. Чтобы ей лучше думалось, Лора остановилась. И, облокотившись о мокрые перила, она сказала сама себе:

— Вот я, с портфелем в руках, иду на занятия музыкой по этому мосту, а время уже позднее и в Гамбурге идет дождь. Я девочка, которую зовут Лора и которая думает о том о сем. Так-то.

И Лора пошла дальше.

А позднее она говорила своей учительнице музыки: «Девочка может промокнуть под дождем. Имя же ее, напротив, остается сухим».

Ее маленький брат только что стал одеваться. Он натянул штаны… и вдруг уселся на краешек кровати.

— Что случилось? — спросила она.

— Мне надоело одеваться.

— Но ты простудишься!

— Ну и пусть.

— Да ты сам подумай!

— Отстань!

— Вот ненормальный…

Он так низко опустил голову, что ей показалось, будто она сейчас скатится на пол. Она долго молчала, а он сидел на краешке кровати и ничего не делал. Потом она снова начала его уговаривать, а он все так же сидел на краешке кровати и ничего не делал. Это случалось с ним каждый день. Как только ему что-нибудь надоедало, он немедленно бросал это занятие. Возможно, что навсегда. Например, вчера ему надоело чистить зубы, позавчера — завязывать шнурки, позапозавчера — есть бутерброд. А завтра ему может надоесть раздеваться, принимать душ или смотреть телевизор.