Давид Гроссман: Дуэль

Неизвестный стоял, склонившись над серым чемоданом Розенталя. Услышав стук отброшенной мною дверцы, он распрямился, как пружина, шарахнулся в сторону, ударился о кровать, потом неловко выпрямился и обернулся ко мне. И тут мы оба разом вскрикнули от испуга. Впрочем, я, по-моему, испугался больше. Потому что я вдруг увидел, что во всем ошибался. Точнее, ошибался я, только стоя в шкафу, а до этого, наоборот, думал правильно. Потому что передо мною стоял вовсе не Шварц, а кто-то другой. Тот неизвестный «третий», о котором я и подумал сначала. Только этот неизвестный был мне хорошо известен, потому что не далее как сегодня утром я долго разглядывал его фотографию и поэтому сейчас твердо знал, что не ошибаюсь. Да, стоявший передо мною вор, а вернее — стоявшая передо мною воровка была, вне всякого сомнения и вопреки всякой логике, та самая Эдит Штраус — художница, возлюбленная Розенталя и Шварца, — которая, как вы помните, умерла семнадцать лет назад в английском курортном городе Брайтон.

Только она была на семнадцать, а то и больше лет моложе.

Я закричал. Не помню, кричал я «Мамочка!», или «Ой!», или еще что-нибудь, что обычно кричат, когда вдруг сильно пугаются, но в том, что это крик испуганного человека, нельзя было ошибиться. То был даже не испуг, а вернее сказать — ужас, вызванный самым страшным зрелищем, какое только можно себе представить. Потому что, выскочив из шкафа, я оказался, как уже сказал, лицом к лицу с призраком художницы Эдит Штраус.

— О, my God! — воскликнул призрак на чистом английском языке.

Мы стояли друг против друга, не решаясь шевельнуться. Призрак был чуть выше меня ростом. На нем были огромные очки, закрывавшие половину лица, но я все равно знал, что не обознался. Даром, что ли, я чуть ли не час пялился на портрет Эдит Штраус в «Словаре современного искусства»! Но вот странная неувязка: в «Словаре» было написано, что Эдит умерла в 1949 году; Розенталь и Вера независимо друг от друга подтвердили эту информацию; а к тому же, если бы все они ошибались и Эдит Штраус в действительности осталась в живых, ей все равно было бы сегодня примерно лет пятьдесят. Между тем та Эдит, которая стояла передо мной, выглядела не больше чем на двадцать. А кроме того, на ней были спортивный джинсовый комбинезон и модные большие очки, а такой наряд, согласитесь, никак не подходил для настоящего, доброкачественного призрака и даже для ученицы каких-нибудь курсов начинающих призраков. И в то же время, если не считать этой несущественной, не правда ли, разницы, передо мной была точная копия Эдит. В этом я не мог ошибиться. И это было хуже всего. С ошибкой я бы еще мог управиться, но с призраками у меня большого опыта не было.

— Ты очень бледный, — сказал вдруг призрак на иврите с тяжелым английским акцентом, с тревогой глядя на меня.

Он вынул из кармана совсем не призрачный носовой платок, смочил его в раковине рядом с кроватью и принялся бесцеремонно вытирать мне лоб.

— Садись на кровать. Посиди немного. Сейчас тебе станет лучше, — сказал призрак.

Его руки приятно пахли духами. У него были добрые, внимательные глаза.

— Я Энн, — сказал призрак. — Энн Штраус.

— А я — осел, — сказал я.

Энн посмотрела на меня с удивлением. Ну конечно, как ей знать, что я о ней напридумывал, стоя в шкафу. Я глубоко вздохнул:

— Нет, по имени я Давид. А ты, конечно, дочь Эдит Штраус. Верно?

— Как? Ты слышал о моей маме?

— Еще бы! — сказал я. — За последние сутки я о ней слышал очень много.

Даже слишком много, на мой взгляд, мог бы я добавить. Но какой же я все-таки осел! Если бы я вовремя вспомнил ту фразу, которую утром бросила Вера, о том, что у Эдит была дочь или сын, я бы, понятно, не так испугался. Я бы сразу сообразил, что Энн — никакой не призрак Эдит, а всего лишь ее дочь. Но если она не призрак, то как она здесь оказалась? Нужно выяснить это, и как можно быстрее. Еще полтора часа, и будет поздно. Вспомнив об этом, я вскочил с кровати, на которую она меня усадила, встал перед ней и сказал:

— Ты не представляешь себе, Энн, что происходит в эту минуту из-за твоей матери. Решается вопрос о жизни и смерти. Ты должна немедленно рассказать мне, как ты сюда попала и что ты тут делаешь, в этой комнате. В противном случае ты причинишь ужасный вред сразу нескольким людям.