Владислав Крапивин - Семь фунтов брамсельного ветра

— Это из-за ружья… Отец купил новое ружье и поехал со знакомыми в лес, испытывать его. И меня взял. Пока они стреляли, я терпел. Не отбегал далеко и даже уши не зажимал… А потом он говорит: «Сейчас будешь стрелять ты. Я сделал специальный патрон, с половинным зарядом…» Я не хотел, а он опять говорит: «Не вздумай упираться! Пора становится мужчиной…» Ну и дал мне ружье, показал, куда целиться. В бутылку на пне… Я нацелился, а крючок нажать не могу. Страх такой, и в ушах звенит… Он тогда стал кричать на меня. «Девчонка паршивая, домой больше не пущу!..»

— Пьяный, что ли? — хмуро сказал Пашка.

— Вовсе нет, он не пьет… Встал надо мной и кричит: «Стреляй я сказал!»… А потом сорвал с березы прут и говорит: «Если не выстрелишь, сниму с тебя штаны и этим прутом при всех…» Тогда я нажал. Как ахнуло! Я оглох. Бросил ружье и убежал. И весь день ни к кому не подходил. Потому что я… описался…

Я чуть не заревела. Будь я там, в лесу, вцепилась бы папаше Морозкину в рожу!

Пашка отозвался самым небрежным тоном:

— Ну и что за беда? С кем не бывает. Я и про себя мог бы рассказать… да ладно… Томчик, ты плюнь и забудь.

— Вы ведь правда никому не скажете?

Пашка проговорил уже иначе, каменно так:

— Я клянусь за себя и за Женьку. Ничего не опасайся. И вообще… главное не в пустяках и не в мелких страхах. Главное, что ты хороший человек, Томчик… Можно теперь зажечь свечу?

— Да…

Когда разгорелся огонек, видно стало, что лицо у Томчика мокрое. Он вытирал его рукавом. Я достала платок.

— Дай-ка… — Я чувствовала, что он не будет обижаться и упираться. И правда, Томчик снял шапку и дал мне вытереть его щеки. Даже улыбнулся чуть-чуть…

Скоро ход полого пошел вверх и привел нас к каменным ступеням. А они — к тяжелой низкой решетке, которая загораживала выход. Пашка дал мне свечку. Пошарил у решетки сбоку, среди камней, достал из щели большущий ключ. Высунул наружу руки, ключ заскрежетал в старинном висячем замке. Пашка вынул замок из колец, нажал решетку плечом, и она с тихим визгом отошла. Свечка погасла.

Мы выбрались наружу, я опять взяла Томчика за руку. Пахло недавно выпавшим снежком, было темно и звездно. Пашка возился у нас за спиной, снова навешивал замок. Потом сказал:

— На снег старайтесь не ступать, чтобы не было следов.

Снег лежал отдельными светлыми лоскутами на черной земле. Мы пошли за Пашкой, обходя эти лоскуты.

Оказалось, что мы в дальнем конце парка, позади низкого кирпичного здания, в котором когда-то находились барские конюшни. Один край здания был разрушен, и в яме у развалившейся стены как раз и была решетка — за крепкими, как железо, стеблями сухого репейника.

Пашка повел нас не к центральным воротам, а к чугунной изгороди, что выходила на улицу Рылеева. В изгороди был выломан фигурный стержень, мы вылезли в щель. На улице было пусто, светил фонарь, сквозь его лучи сыпался снежок. На ближней остановке мы сели в автобус, вышли на улице Грибоедова и довели молчаливого Томчика до самых дверей его квартиры на четвертом этаже блочной пятиэтажки. Пашка серьезно так, без всякой нарочитости, пожал ему руку.

— Держись, Том. Все идет, как надо.

— Ладно, — вздохнул Томчик.

Я тоже подержала в пальцах его очень теплую ладонь. Томчик позвонил в дверь, а мы заспешили вниз.

На улице Пашка сказал:

— Я не соврал, я правда боялся стрелять, когда мне было восемь лет. Но отцу в голову не приходило заставлять меня вот так…

Пашкины отец и мать были геологи. Я знала, что он не раз бывал с ними в летних экспедициях и на базах. Не ради романтики, а просто не с кем его было оставлять. «Есть еще бабка, — рассказывал Пашка, — но она человек такой… долго с ней не уживешься. И с родителями, и со мной у нее отношения непростые… Хотя лекарствами снабжает охотно, за это ей спасибо!»

Пашка проводил меня до подъезда.

Я думала, мама опять начнет речь о позднем возвращении, но она только сказала:

— Наконец-то…

Была мама чем-то расстроена. Илья оказался дома и тоже пребывал в мрачности. От него-то я и узнала причину. Оказалось, что опять начались квартирные неприятности. И теперь адвокаты уже не обещали полного успеха в судебной тяжбе. «Потому что, видите ли, дом должны поставить на капитальный ремонт, а вам предлагают временное отселение. А для временного никто не обязан предоставлять равноценную площадь…»

— А когда эта «временность» кончится, нам конечно скажут: на прежнюю квартиру не имеете права. Опять все та же причина: жилплощадь ведомственная, а капитан Мезенцев уже не служил в МВД, когда погиб… И попробуй тогда въехать обратно! Штурмом, что ли брать? Поселят тут какого-нибудь Панкратьева…