Гюнтер Гёрлих - Пропавший компас

Туда и пойдет сейчас Андре. По следам вора. Но неужели вор — это Улли?

Пятиэтажный дом был точно форпост большого города. Фасад его был свежеоштукатурен, но на торцах — кирпич: видно, сбоку хотели пристроить новые пятиэтажки. Тогда до этого дело не дошло, а теперь и вовсе не дойдет. В последние годы строят по-новому — из блоков и крупных панелей.

Андре медленно приближался к дому. Он совсем не представлял себе, что же делать дальше. Помнил только одно: надо разыскать Улли. Первым делом узнать его фамилию и где он работает. Андре не решился спросить об этом Марину. Впрочем, Улли наверняка работает где-то поблизости.

Было уже около полудня, припекало солнце, и ничто не напоминало о вчерашней грозе. От жары улица словно вымерла.

Андре вошел в полутемный подъезд и вздохнул с облегчением. Здесь стояла приятная прохлада: яркий солнечный свет проникал сюда только сквозь матовые стекла в дверях черного хода. Андре начал разглядывать почтовые ящики и таблички с фамилиями жильцов. На стене было десять ящиков — десять фамилий. Сколько он ни смотрел, ничего это ему не дало. Из-за приоткрытой двери черного хода доносились голоса. Андре направился к ней. К дому примыкал двор, неровно вымощенный камнями. Из щелей между ними торчали пучки травы. Двор был огорожен стеной в человеческий рост, а в ней Андре увидел калитку, которая вела в сад. У самой стены рос каштан. Его густая листва защищала двор от солнечных лучей. У сарая какой-то мужчина чистил мопед — один из тех старых, добротных мопедов, которым, кажется, износа нет. Мужчина сидел на корточках и неторопливо и аккуратно протирал спицы — одну за другой. Андре вспомнил, что и ему надо привести в порядок свой велосипед. И он позавидовал терпению незнакомца.

В заднем углу двора была натянута веревка. Женщина развешивала на ней белье. На скамейке в тени каштана сидел старик, а перед ним стоял светловолосый малыш. Их-то голоса и услышал Андре, когда был в парадном. Малыш и старик говорили, судя по всему, о чем-то очень смешном — оба то и дело хохотали. Такая вот мирная картина представилась взору Андре. Он уже думал войти во двор и спросить мужчину, чистившего мопед, про Улли, как вдруг все переменилось. Мужчина выпрямился. Застыв в напряженной позе, он взглянул на женщину, вешавшую белье.

— Гертруда, будь добра, поди сюда! — крикнул он. Хоть он и сказал «будь добра», слова его прозвучали резко и властно, точно приказ.

Женщина оставила белье и обернулась.

— Что тебе? Не видишь, я занята.

— Я, кажется, попросил тебя подойти! Разве я недостаточно ясно сказал?

— Ганс, сам видишь, у меня в руках белье! Неужели нельзя подождать?

— Нельзя! — гаркнул вдруг мужчина так, что перепуганный Андре не удивился бы даже, если бы он топнул ногой. — Я не намерен ждать! Все хочешь увильнуть от разговора. Знаешь, это уже переходит все границы. Терплю от вас черт знает что! Дальше некуда! Потрудись подойти!

Женщина со всего размаха швырнула белье в корзину, вытерла руки о передник и подошла к мужу. Лицо у нее было сердитое и в то же время испуганное. Мужчина нагнулся над мопедом.

— Это что такое?

Женщина посмотрела на мопед, но, судя по всему, ничего не заметила и пожала плечами:

— Ну, мопед. Блестит, как всегда…

— А больше ты ничего не видишь? Или, может, не хочешь видеть? Я понимаю почему! Все понимаю.

— Оставь меня в покое, Ганс. Не успеешь прийти домой, как опять начинаешь свое. А у меня работы полным-полно…

— Я тоже работаю, дорогая. И притом немало. Но у меня есть свои принципы. Об этом и речь. Зачем он опять брал мой мопед? Зачем?

Женщина испуганно закрыла рот ладонью и пролепетала:

— Не понимаю, Ганс, о чем ты говоришь?

Мужчина нагнулся к педали и стукнул по ней; она, поблескивая, завертелась.

— Я знаю, что говорю, моя дорогая. Вот эта педаль совершенно новая. Как игрушечка. И она денег стоит. Он гонял на моем мопеде и сломал педаль. Твой сыночек, лоботряс этот. А ты дала ему деньги на новую. Вот оно, твое воспитание!

— Ганс, клянусь тебе… — начала было женщина, но мужчина, взревев от ярости, оборвал ее на полуслове. Андре никогда бы не подумал, что этот худой бледный человек может так громко кричать.