Илья Туричин - Закон тридцатого. Люська

Что-то загремело, загрохотало в репродукторе…

— Петр Анисимович, отдайте письмо, — раздался голос Виктора.

— Шагалов, что ты себе позволяешь? Или ты думаешь, что у нас в школе анархия и каждый делает все, что захочет?

— Это вы делаете, что захотите. Немедленно отдайте письмо, слышите? Немедленно. Я требую!

— Он требует! — насмешливо откликнулся завуч.

Тихо стало в школьных коридорах. Ребята с удивлением прислушивались к странному диалогу.

— Если бы вы не были седым, — задрожал от ярости голос Виктора, — я бы ударил вас. Сейчас же отдайте письмо!

— Ребята! — раздался спокойный голос Петра Анисимовича. — Сейчас я прочту вам письмо — стихи, которые Виктор Шага… — В репродукторах что-то щелкнуло, и они смолкли.

Оленька прижала руки к груди, будто придерживала сердце. Лицо ее стало белым-белым. Косте показалось, что девушка сейчас упадет, он шагнул к ней, готовый подхватить, но Лена опередила его, обняла Оленьку за плечи, сочувственно шмыгнув носом, сказала:

— Не расстраивайся.

Из толпы вынырнула Сима Лузгина, метнула ревнивый взгляд на Лену, спросила:

— Чего это они там?

— Борьба титанов, — вздохнул Костя.

Оленька повела плечами, сбрасывая Ленины руки, и, ни на кого не глядя, убежала.

— Что произошло, мальчики? — спросила Сима.

— Нечто среднее между всемирным потопом и извержением вулкана, — пошутил Костя, хотя ему было совсем не весело. Где-то в глубине души таились неловкость и досада. Ведь это его отец, прикрываясь, как щитом, своим возрастом и положением, хотел ударить беззащитного из-за угла. В этом было что-то позорное, постыдное, и частица позора как бы ложилась и на него, на Костю. А Витька парень! «Если бы вы не были седым, я бы вас ударил!» Не каждый сможет. Костя мысленно поставил себя на место Виктора. Нет, не каждый.

В коридоре появились Виктор и Плюха. Они шли плечо к плечу, ни на кого не глядя. У Виктора в кулаке зажаты злополучные листки. У Плюхи кровоточила левая ладонь. Он нес руку бережно, на весу.

— Где это ты? — спросил Костя.

Плюха растерянно улыбнулся.

— Об лампочки, понимаешь. Кокнул я лампочки в усилителе.

— Кокнул?

Плюха кивнул.

— Иди промой руку, — сказала Лена.

— Обойдется.

— Заражение схватишь.

— Они не заразные.

Сима достала из кармашка передника носовой платок, перевязала Плюхину ладонь. Глаза у нее при этом были очень жалостные.

— И прекрасная дама пролила бальзам на его смертельные раны, — невесело усмехнулся Костя. — Ну, я пошел.

— А где?.. — спросил Виктор. Он не назвал имени, но все, кроме Симы, поняли, о ком он спрашивает.

— Убежала куда-то, — ответил Костя.

— Пойдем, Плюха, — повернулся Виктор к товарищу, и они пошли в класс.

А Петр Анисимович в это время выхаживал по своему кабинетику мимо сидящего на стуле Александра Афанасьевича. Шаги его, размеренные и деревянные, были как стук метронома. Он не повышал голоса, не терял выдержки, которая, по его твердому убеждению, была его отличием от прочих смертных.

— Теперь мы сами могли убедиться, к чему приводит снижение требовательности, игра «во взрослых». К ослаблению дисциплины, к проявлению пошлых и низменных инстинктов, которые некоторые наши деятели педагогики стыдливо именуют пробуждением чувств.

— Очень верно и точно, — вставил Александр Афанасьевич. — Однако я бы предпринял какие-то конкретные меры в отношении Шагалова и Веселова. Ведь это, понимаете ли, чуть ли не вооруженное нападение на заведующего учебной частью! Я бы вызвал милицию.

Петр Анисимович поморщился.

— Мне бы не хотелось выносить сор.

— Но и оставлять сор ни к чему, — веско возразил Александр Афанасьевич. — Очень жаль, что нет директора.

— Она бы, пожалуй, чего доброго, взяла их под защиту. Стала бы копаться в психологии подростка. Доискиваться, так сказать, движущих причин. — Петр Анисимович усмехнулся. — А надо пресекать следствие. Причин — миллионы: общая распущенность, склонность к порокам, трудная семья, влияние улицы, ложная романтика, проникновение буржуазной пропаганды… Миллионы. А следствие одно — преступность. В колонии я имел возможность наблюдать и размышлять. Если бы не время, которое целиком отнимает школа, я бы уже написал диссертацию.

— Безусловно, — поддакнул Александр Афанасьевич и добавил: — А милицию я все-таки вызову. Нанесен материальный ущерб. Пусть составят протокол.

— Ну что ж, — сказал Петр Анисимович. — Если вы… вызывайте.

Александр Афанасьевич вышел, чтобы позвонить по телефону.