Илья Туричин - Закон тридцатого. Люська

— Трепло ты, Володька, — сказал Плюха сердито и направился в класс.

— Здрасте. Я ему — последние известия, а он мне — трепло.

— Трепло. Сарафанное радио.

Плюха сел на свое место. Виктора еще не было. Он вошел в класс вместе с Иваном Васильевичем. И Плюха так и не успел выяснить, верно ли, что Виктора будут песочить, или Володька натрепался.

Одним ухом слушая объяснения Ивана Васильевича, Плюха достал из портфеля тетрадь, раскрыл ее, написал на чистой странице:

«Верно, что тебя будут песочить на комитете?»

Подтолкнул Виктора в бок. Тот прочел, пожал в ответ плечами.

Плюха приписал:

«Будут или треп?»

— Будут, — недовольно буркнул Виктор. И тут же ему пришла в голову идея. Он пододвинул к себе тетрадку, вырвал из нее листок, написал на нем:

«Всем! Всем! Всем!

Сегодня раба божьего Витьку сына Шагалова будут после уроков сечь публично на комитете за безгрешного Ивана Ивановича. Вечная Витьке память. Аминь».

И отдал листок впереди сидящему. Листок тихонько шуршал, переходя из рук в руки. Попал наконец к Оленьке. Виктор украдкой следил за ней. Вот Оленька прочла, обернулась, взгляды их встретились.

«Ты хочешь, чтобы я задержалась?»

«Да».

Вскоре записка, пропутешествовав по классу, вернулась к Виктору. На ней была надпись, сделанная круглым почерком Володьки Короткова: «И разверзнется хлябь небесная. И грянет гром».

Было по-утреннему сумрачно. Вчерашняя оттепель превратилась в гололед. Дул ветер, раскачивал лампы на фонарных столбах. И когда возле завода сменят древние жестяные колпаки? Свет метался по черной земле. Было зябко и тоскливо.

Люся ходила по скользкому тротуару туда и обратно, придерживала обеими руками поднятый воротник пальто, чтоб не задувало. Ей сегодня во вторую смену, днем, а надо, непременно надо поговорить с Костей. Пока не поздно. Пусть себе сердится, что пришла.

Костя появился из-за угла не один, с товарищами. Издали увидел зябко ежущуюся фигурку. Нахмурился. Люся поняла, что он заметил ее, и затопталась нетерпеливо на месте.

— Идите, ребята, я догоню, — сказал Костя, махнул товарищам рукой, перешел улицу наискосок, мимо Люси, и застучал ботинками по гулкому тротуару. Люся пошла следом.

Хорошо, хоть не лезет при всех. Соображения хватает. Костя повернул в поперечную улицу и замедлил шаги. Люся догнала его, пошла рядом.

Костя покосился на нее, усмехнулся:

— Люся! Вот так встреча!

— Ты думаешь, мне радостно на ветру маячить? Промерзла вся.

— А я просил?

— Мало ли. Погреться бы где.

— Денег нет.

— У меня есть немного. Рубля три.

— С такими деньгами только на прием к турецкому султану.

— Ладно тебе… Хоть чаю попьем.

— Хоть молока, — огрызнулся Костя. — Практика у меня, понимаешь?.. Некогда чаи распивать.

Она посмотрела на него странно. Глаза наполнились слезами. В них плавали испуг и мольба и еще что-то, от чего она казалась совсем беспомощной, как слепой щенок. Косте стало жаль ее.

— Ну, пойдем, горе луковое, — пробормотал он.

Неподалеку была закусочная-автомат. Они направились туда. Люся подошла к кассе, но Костя мягко отстранил ее.

— Такая сумма и у меня найдется.

Он купил жетоны. Принес к столику два стакана кофе, бутерброды с сыром и эклер. Люся любила эклер.

Кофе был невкусным, бутерброды сухими. Люся пила молча. Костя морщился.

— Пойло. Ну, что скажешь? Соскучилась со вчерашнего дня?

Люся глянула на него искоса. Опустила глаза. Длинные подкрашенные ресницы дрогнули.

— Поговорить надо.

— Говори.

— Народу много.

— Тайны мадридского двора?

— Народу много, — повторила Люся.

— Уйдем в катакомбы, — сказал Костя, улыбаясь.

— Все шуткуешь, — вздохнула Люся, и снова дрогнули ее ресницы.

— Допивай да пойдем. Ведь практика же. И еще мне надо в форме быть. Может, вечером соревнования. Знатно подморозило.

Люся молча допила кофе и встала.

— А пирожное? — удивился Костя.

И снова она посмотрела на него странно, передернула плечами:

— Сам ешь!

Костя хмыкнул:

— Ну ладно. — Он взял с тарелочки эклер. — Давай пополам.

Люся отвернулась, пошла к двери. Он двинулся следом, жуя на ходу пирожное.

Они прошли немного по улице, свернули в маленький голый сквер. Сели на деревянную скамейку. Невдалеке двое малышей под наблюдением закутанной в платок старушки безуспешно пытались вскопать лопатками смерзшуюся кучу песка.

Костя повернулся к ней всем корпусом:

— Ну?

Люся съежилась, прихватила руками воротник.