Виктор Мануйлов - Я, мой брат Лёха и мотоцикл

– Не-а, – сказал я и посмотрел на крапиву, выросшую выше моей головы, которая искусала меня сегодня утром, когда я полез в неё, чтобы достать машинку, заброшенную туда Лёхой. Но крапива – это ж не трава, а неизвестно что.

– Горе мне с вами, – вздохнула мама, взяла сумку с продуктами и пошла на кухню, чтобы приготовить нам поесть.

А мы с папой занялись мотоциклом. Правда, поначалу занялся один папа, потому что мы с Лёхой ещё не знали, как с ним заниматься. Мы долго стояли рядом, смотрели, как папа что-то откручивает и прикручивает, но потом я стал подавать ему всякие железяки, чтобы он их не забыл прикрутить, Лёха у меня их отнимал, чтобы подать папе первым, мы оба испачкались, стояли, растопырив руки, чтобы не испачкаться ещё больше, а наш кот Кузька, которого нам подарили, чтобы у нас дома было что-нибудь живое и пушистое, понюхал нас, фыркнул и устроился на скамейке.

И тут мама позвала нас обедать, а когда мы пришли, замахала руками и сказала, что от нас пахнет бензином, маслом и ещё не поймешь чем, чтобы мы немедленно пошли и помыли руки с туалетным специальным мылом. Сильно-пресильно. Чтобы не пахло. Мы пошли и помыли, но они все равно пахли, потому что бензин сразу не отмывается. Мама повздыхала, повздыхала, но все-таки разрешила нам сесть за стол, чтобы мы пообедали, потому что обедать надо в обед, а не в ужин.

Когда мы пообедали, папа встал из-за стола и задумался. Я хотел спросить у папы, о чем он задумался, но не успел открыть рта, как мама велела нам идти спать, потому что мы дети, потому что детям надо спать после обеда, потому что когда спишь, быстрее растешь, быстрее наступает ужин, после которого тоже надо спать.

Когда я проснулся, было опять светло, и воробьи громко чирикали на нашей яблоне. От их чириканья Лёха проснулся тоже. Он всегда просыпается, чтобы путаться под ногами. Мы вышли во двор и увидели папу. Папа сидел возле мотоцикла и продолжал думать. Он не спит после обеда, потому что давно вырос, потому что ему дальше расти нельзя, потому что тогда на него ничего из его одежды не налезет.

– А-а, – сказал он, увидев нас с Лёхой. – Проснулись?

– Проснулись, – сказал я. – А ты уже все внутренности нашёл?

– Все, – сказал папа, встал, взял мотоцикл за руль, нажал ногой на что-то – и оно как загрохочет, как затрещит, как затарахтит, как задымит, да так сильно, что мы с Лёхой с перепугу спрятались за яблоню, а Кузька залез на ее верхушку и оттуда противно так говорил свое мяу. И тогда папа, такой большой-пребольшой, сел на этот старый облезлый мотоцикл и… и поехал. Правда-правда! Он поездил по дорожкам, вернулся, подозвал меня к себе и говорит:

– Садись, Юра. Держись за руль.

Из дому вышла мама посмотреть, что тут так тарахтит и трещит, увидела, что я сажусь за руль, испугалась.

– Саша! – сказала мама испуганным голосом. – А если он упадёт под колёса?

– Не упадёт, – сказал папа. – Я его держать буду.

– Я не упаду, ма! – сказал я. – Я сам буду держаться крепко-накрепко.

И я сел на сидение, хотя очень боялся этого старого мотоцикла, вцепился в руль обеими руками, а ноги поставил на бак. Мотоцикл подо мной весь трясся, рычал и очень хотел упасть, так что папа едва его удерживал. Потом папа сел сзади и… и мы покатили. Теперь уже вдвоём. И выкатили прямо на улицу через калитку, потом покатили по улице, на которой никого не было, докатили до самого леса, развернулись и покатили назад.

И тогда все дачники стали выглядывать из калиток, и все мальчишки и девчонки выскочили на улицу и стали смотреть, как мы едем, и удивляться, потому что у них не было такого жёлтого мотоцикла, потому что папа нашёл его первым.

Честно вам скажу: в ту пору ничего интересного в том, чтобы кататься на мотоцикле, я не увидел. Он и рычит сильнее нашей старенькой машины, и бензином от него пахнет, и пачкается он, и трясётся.

Я слез с него, постоял немного, подумал чуточку и пошел за своим великом: на нём интереснее.

А папа в это время стал катать Лёху. И Лёха очень радовался и кричал от радости тоненьким голосом. Это потому, я думаю, что он ещё маленький и глупый и ничего не понимает. Он даже слезать с мотоцикла не хотел, а все мальчики и девочки стояли рядом и смотрели, как он не хочет слезать – такой он вредный. Поэтому папе пришлось ещё два раза прокатить его по улице туда и обратно, только тогда он слез.

После Лёхи папа катал других мальчиков и девочек, но радовались не все. Анюта, например, даже заплакала, когда слезла, и пошла жаловаться своей бабушке. Тоже ужасно вредная девчонка.