Клара Ярункова - Мой тайный дневник

Он страшно неловкий.

Когда мы шли домой. Миша сказал:

— Знаешь что, Червенка? У тебя хорошая голова, и ты все знаешь, но, если б тебе пришлось, как Робинзону, оказаться на необитаемом острове, ты, наверно, не сумел бы сделать себе даже постель. И пришлось бы тебе спать на земле. И дикие козы ходили бы по тебе и не давали бы спать. И ты простыл бы и умер раньше, чем тебя спасли.

Червенка подумал и сказал:

— Я не буду Робинзоном, я буду доктором.

Миша сказал:

— Как хочешь, но мне медицина не нравится. Если бы я не решил стать астронавтом, я стал бы Робинзоном. Был бы у меня целый остров, и я построил бы на нем все, что захотел. Даже настоящий зверинец — пусть бы моряки удивлялись, когда приехали бы меня спасать.

Потом Червенка сказал, что и он, пожалуй, тоже хотел бы стать Робинзоном, но только вместе со Шпалой — если бы Шпала согласился быть его Пятницей и сделал бы ему постель.

Вот тогда-то мы и поняли, что Червенка не так уж глуп, а скорее просто хитер.

Но свою шишку он больше нам не показывал.

Бабку я очень люблю, он молиться всё-таки не хочу. Я ведь выбиваю ей ковры, бегаю за хлебом, в молочную…

Когда я был маленьким, я бабке верил. Да и сейчас верю. Пусть никто не подумает, что моя бабка обманщица или врунья.

Но когда я был совсем маленьким-маленьким и бабка меня клала спать, а я не хотел молиться, то бабка меня пугала. Мол, если вечером не помолиться, так до утра умрешь и господа бога прогневаешь. Она пугала меня, потому что я ленивый. Что же ей оставалось делать?

А я бога боялся, да и умирать мне не хотелось, потому что в постели куда лучше, чем в гробу. Поэтому я молился. Потом она меня пугать совсем перестала, а я все молился и молился. Каждый день, всегда. Иногда я путал молитву, но начинал все сначала, чтобы уж наверняка знать, что помолился как положено.

Но в третьем классе отец пообещал купить мне лыжные ботинки, а сам взял да купил самые обыкновенные. И мне стало очень обидно, потому что Мише купили как раз лыжные. Значит, у него были, а у меня нет.

Вечером я лег в постель и не помолился нарочно. Решил до утра помереть.

Долго я не мог уснуть, все представлял себе, как меня найдут утром мертвым. Отец не пойдет на работу, и мама тоже. Все будут плакать надо мной, и всем будет жалко меня. Зря, мол, не купили ему эти ботинки. Но будет уже поздно, потому что я умру, вот и все.

Я лежал и не засыпал, потому что уже плакал сам над собой. Но молиться все-таки не стал.

Потом я уснул — на вечные времена.

А когда утром проснулся, то очень удивился, что я вовсе не мертвый, а совсем даже живой.

Так я понял, что с этой молитвой дело обстоит совсем не так, а по-другому. С того времени я и не хочу молиться. Знаю — не помогает.

Но бабку я и теперь люблю.

Когда мы с Мишей шли со сбора звёздочек, мы разговаривали о проблемах воспитания, потому что это нас очень волнует. Мы ведь руководители звездочек и хотим своих малышей по-настоящему воспитывать, как и подобает хорошим пионерам.

— Знаешь что, — сказал Миша, когда мы возвращались с собрания, — мне что-то не правится, что нас эти первоклашки как следует не слушаются. Ты посмотри: мы с ними разговариваем, а они шумят, кричат. Им ведь положено силен, тихо. У меня эти проблемы воспитания просто не выходят из головы.

У меня они тоже не выходили из головы, и поэтому я сказал:

— Самая большая беда в том, что им всего только по шесть лет. Будь им хотя бы по двенадцать, не беда, что они не слушались бы. Зато они умели бы бегать.

Это была сущая правда, и Миша ее признал. На самом деле, если б они умели как следует бегать, можно было бы с ними во что-нибудь и поиграть.

Но потом сказал:

— Ничего не поделаешь! Придется с ними помучиться. Иначе стыд и позор перед всем отрядом.

Я сказал:

— Скорее всего, такие малыши больше слушаются отца с матерью, чем вожатого.

Мы еще долго раздумывали о проблемах воспитания и потом в четверг снова пошли к своим звездочкам. Миша обратился к ним с речью:

— Звездочки, мы о вас много думали и пришли к выводу, что школа для вас как дом родной, а мы для вас все равно что ваши родители. Я вот буду вашим отцом, а Мирек Фасолька — матерью. Не в прямом, конечно, смысле, а так, как будто бы. А это означает, что вы должны теперь нас беспрекословно слушаться, потому что нам придется вас воспитывать.

Один малыш поднял руку и сказал Мише:

— Папа, а сегодня ты сделаешь за меня уроки?