Нил Шустерман - Здесь был Шва

Кроули нахмурился. А я-то думал, что он уже хмурился, всё это время.

— Я сломал бедро, — раздражённо сказал он. — Так что это кресло — явление временное.

— Извините…

— Извините, извините, — передразнил он. — Заладил, как заезженная пластинка!

— Извините! — сказал я и скривился.

— Тебя как зовут?

— Уэнделл Тиггор, — доложил я, не моргнув глазом.

— Очень хорошо. А теперь настоящее имя.

Мужик хоть и был стар, но маразмом явно не страдал. Остёр, как акулий зуб. Я вздохнул.

— Энтони Бонано.

Кроули повернулся к Шва.

— А тебя?

Я надеялся, что он позабыл о Шва, но сегодня удача от нас отвернулась чуть больше чем полностью.

— Кельвин. Кельвин Шва.

— Дурацкое имя.

— Я знаю, сэр. Я его не выбирал, сэр.

Послышался приближающийся вой сирен. Должно быть, Уэнделл и его тиггороиды сделали ноги. Никто из этой банды не станет рисковать шеей или любой другой драгоценной частью своего естества ради нас.

— А вот и полиция, — проговорил Кроули, заслышав сирены. — Выкладывайте — это ваш первый арест или вы опытные рецидивисты?

Поскольку на контрольном пункте American Airlines нас по-настоящему не арестовывали, я сказал, что это в первый раз.

— Но не в последний, смею вас заверить, — отозвался Кроули.

Я прочистил горло.

— Прошу прощения, сэр, но думаю, что в последний.

— Что в последний?

— Думаю, что меня арестовывают в первый и последний раз.

— Что-то верится с трудом. — Старикан наклонился, почесал одного из псов за ушами. — От дурной наследственности никуда не денешься… Так ведь говорится, правда, Стяжательство?

Стяжательство замурлыкала, словно кошка.

Ах дурная наследственность? Ну всё, достал!

— У меня с наследственностью полный порядок! — выпалил я. Шва, который всё это время простоял, словно соляной столп, дал мне локтем под ребро, чтобы я заткнулся, но меня понесло. — Если на то пошло, это у вас не наследственность, а чёрт знает что!

Брови Кроули поехали вверх. Он схватился за кочергу.

— Ах вот как.

— Да уж так! Это ж с каким заворотом должны быть гены, чтобы на свет выродился вот такой жалкий старикашка, готовый засадить двоих детей в тюрягу за то, что они хотели позаимствовать собачью миску!

Он долго смотрел на меня леденящим душу взглядом. Всё усиливающийся вой сирен достиг своего апогея и смолк прямо за стенами дома. Затем Кроули произнёс:

— Гены — это ещё не всё. Ты не учёл влияния сопутствующих обстоятельств.

— Вы тоже не учли!

Послышался торопливый стук в дверь, и все псы с лаем кинулись туда.

— Мистер Кроули, — сказал голос из-за двери, еле слышный за поднятым собаками гамом. — Мистер Кроули, вы в порядке?

Старик одарил нас со Шва кривой улыбкой:

— Так судьба стучится в дверь. — Он покатил ко входу, по дороге пригрозив нам: — Не вздумайте удрать, не то скажу полицейским, чтобы они вас застрелили!

Мне не очень верилось в реальность этой угрозы, но я предпочёл не рисковать.

— Ну мы и влипли, Энси, — промолвил Шва. — Вляпались по самое не могу.

— И даже ещё глубже.

Через минуту Кроули вернулся. Один, без полиции. Невероятно.

— Я сказал им, что это была ложная тревога.

Нас накрыло волной облегчения. Мы дружно выдохнули.

— Спасибо, мистер Кроули!

Он пропустил наши благодарности мимо ушей.

— Полиция только погрозила бы вам пальчиком; а из того, что вы сейчас не бьётесь в истерике от страха, я заключаю, что родители пороть вас не станут. Поэтому я накажу вас по собственному разумению. Вы явитесь сюда — к парадному входу! — завтра, ровно в три часа и начнёте отрабатывать за свои прегрешения. Если вы не придёте, то я узнаю, где работают ваши родители и сделаю так, что их уволят.

— У вас не получится!

— Ещё как! Я уже давно выяснил, что для меня препятствий не существует.

Я подумал было, что это лишь пустая угроза, но тут мне припомнились яйца. У таких людей, как Кроули, говорит мой отец, денег больше, чем у самого Господа в хорошие времена, и связи как на небесах, так и в преисподней. Если Кроули сказал, что сделает так, чтобы моего отца уволили, то, пожалуй, безопасней будет поверить ему на слово.

— Сколько платить будете? — поинтересовался я.

— Нисколько.

— Это же рабство!

— Ничего подобного, — сказал Кроули с такой широченной улыбкой, что все его морщины вытянулись в прямые линии. — Это общественно-полезная работа.

За ужином в тот вечер мой аппетит куда-то запропастился. Случались у меня, конечно, неудачи, но ещё никогда я не проваливался с таким треском. Пятьдесят четыре проигранных бакса — это цветочки. Вот Старикан Кроули, у которого мы теперь будем ходить по струнке — ягодки. Причём волчьи. Какой уж тут аппетит.