Ирина Богатырева - Луноликой матери девы

Дорога туда была недолгой, к сумеркам были на месте. С холма, на котором стоял наш шатер, видно было огни по урочищу, вдоль подножий и по склонам, только сама поляна оставалась темна, как озеро. У нашего шатра тоже горел костер, и вкруг него уже сидели главы всех двенадцати родов с младшими сыновьями. Среди них приметила я и Талая.

Люди поднялись, а старшие братья поспешили к отцу, забирая коня. Он сел со всеми на белый войлок. Стали есть; похлебка была рыбная, жидкая — пост кончался на умирающую луну перед праздником. Первая, голая весна — голодное для всех время: дичь бить уже нельзя, а скот резать еще рано, он тоже голодает, подъев запасы. Но все знают, все чуют, что это только до второй, зеленой весны. Там-то и заживем!

Трапеза эта, последний ужин года, прошла в молчании, а как наелись мужчины, стали рассказывать отцу, куда какой род откочевывает на лето, кто в прежних местах будет, кто новые выпасы искать станет. Отец кивал, иногда переспрашивал. Я дивилась, как помнит он все, ведь семей в каждом роду много, а иные начинают делиться, но он, случалось, даже поправлял глав. Как же надо знать свой люд! — думала я и пыталась тоже все в голову вместить. Как же Санталаю сложно будет! — думала потом и оборачивалась на брата, но он не был тем занят, негромко говорил со своими сверстниками.

Заметив мой взгляд, он обернулся и весело спросил:

— Ты серьезна, сестричка, будто не на праздник приехала. Улыбнись, Ал-Аштара, еще не в чертоге ты и не завтра тебе плясать Луноликой танец.

Меня поразили его слова. Я будто и забыла, что завтра привычная жизнь кончится. Смутилась и отвернулась от огня, и все мысли, что тревожили меня эти дни, вернулись снова.

Об Очи только и думала я: что решит она в последний день, уйдет ли к Зонару? Мне казалось, что одна я знала об этом, однако девы мои оказались прозорливы. Как-то на утреннем занятии спросила Ильдаза с насмешкой, не хочет ли Очи опять к матери в лес.

— Ты в людях пообвыклась. Верно, обратно и не захочешь. Там-то такого внимания неоткуда взять.

— Те! Вот еще! — поморщилась Очи. — Мне у вас душно, как в бане.

— А в тайге зимой тоже посиделки бывают? — спросила Ильдаза. — С волками да медведями сидите? Ты скажи, я приду, мне наши парни надоели. Чужих хочется!

В ее голосе была и насмешка, и вызов. Но Очи только усмехнулась:

— Приходи. Тайга быстро тебе покажет, где ээ-борзы зиму проводят.

— Ты все себя охотницей держишь, — не унималась Ильдаза. — Только ушел лучший охотник, ушел и выкинул тебя из головы, как старую шапку. Или ты думала, все мальчиком будет он на тебя смотреть?

Очи вспыхнула и глянула на Ильдазу быстро, словно та кинула в нее камень. На меня обернулась — не я ли подговорила такой разговор завести? — но я выдержала прямой взгляд: тайну ее крепко держала, хоть тяжелей собственной была она мне.

— Что говоришь? — сказала Очи сухо. — Нет разве других причин мужчине уйти в тайгу, как я одна?

— Не тот ветер, чтобы охоту затевать. Все с гор, а Зонар в горы. Видать, в голове у него ветер сменился.

— Наверно, сменился, — кивнула Очи с натугой, на Ильдазу не глядя. — Тебе-то что?

— Мне ничего. Это царевне надо заботу иметь, чтобы все мы возвратились к Камке.

Очи вскинула голову — на нее, на меня — хотела ответить, аж ноздри раздулись, но смолчала, села на лошадь и ускакала с холма.

— И что все молчат, будто я виновата? — с вызовом заявила Ильдаза. — Ты что молчишь? — обернулась ко мне. — Ты сама должна бы давно ей сказать, а тебе будто ничего не надо.

Я опешила от такого напора.

— Что ты хочешь от меня?

— Ничего мне не надо. Это тебе надо. Чтобы все мы к Луноликой пришли. Ведь так?

— А вам разве не хочется того же?

— Что хочется нам! За нас все духи решили. Ты вытянула нас, как щепки из кучи. Спроси сейчас у любой, кто хочет обратно в лес? Даже Очи не хочет. Одна разве ты, тебе только и надо.

— Вот о чем вы договорились, — удивилась я, но сердце мое неожиданно окрепло. — Хорошо. Скажите тогда, хотите ли возвращаться? И если нет, если держит вас кто-то здесь, я отпущу. Пока посвящение не прошли, вы свободны. Так что?

Но девы молчали. Растерянно, преданно смотрела на меня Согдай. Ак-Дирьи испугалась и пыталась не глядеть на меня вовсе. А Ильдаза скривила красивый капризный рот и сказала:

— Уходить, может, не хочется, но нет того, что бы держало. Не успели за зиму такого счастья найти. Разве только одна Очи. У нее спроси про Зонара. А мы свободны.

— Что вам Очи? — не выдержала я.