Нина Артюхова - Избранные произведения в двух томах - том I

Таткина кровать проплыла через всю комнату к двери столовой, застряла на минуту в ее освещенном квадрате и пропала совсем.

Леля даже не удивилась нисколько. Ей было все равно. Хотелось только спать и ни о чем не думать.

Лелю одевал папа. Его неловкие толстые пальцы с усилием втискивали большие пуговицы в твердые, не обмятые еще петли новой Лелиной шубки.

Рядом стоял незнакомый человек в белом халате и говорил, что нужно ехать скорее.

Леля лежала, раскинув слабые руки, как маленький ребенок, который не может одеться сам.

Ей было совестно, что папа несет ее, — ведь у него сердце, а она такая тяжелая в шубе.

— А мама поедет с нами?

— Нет, мама останется с Татой.

Когда проходили через переднюю, дверь столовой чуть-чуть приоткрылась, и мама крикнула:

— До свиданья, Леля!

— До свиданья, Леля! — Таткин голосок прозвучал издалека, из глубины комнаты.

Леля хотела ответить, но у нее сорвался голос, они, должно быть, ничего не услышали.

Белая комната с ванной. Няни в белых халатах. На табурете сердитая красная девочка, поменьше Лели и побольше Татки. Ее стригут под машинку, а она отбивается и кричит:

— Дурачонки! Дурачонки! Разбойники! Дурачонки! Мать! Какая же ты мать, если ты позволяешь свою дочку так мучить?

Взволнованная женщина в пушистом берете заглядывает из приемной:

— Нюрочка!

Сестра машет на нее рукой:

— Уйдите, мамаша, нельзя сюда. Ничего с вашей Нюрочкой не делают.

— Разбойники! Дурачонки!

Последние пряди волос падают на простыню.

Голова сердитой девочки стала круглой и гладкой, похожей на скошенное поле.

Леля со снисходительной жалостью смотрит на маленькую крикунью. Какой смысл кричать, плакать, отбиваться?..

Конечно, страшно остаться одной в больнице. Машинка холодная, щекотная. Няня, должно быть, не очень хорошо умеет стричь — иногда больно дергает волосы.

Все тело такое горячее, тяжелое, слабое, даже думать не хочется о купанье…

Но что же делать? Разве легче будет, если начнешь плакать? Уж лучше стиснуть зубы покрепче и молчать.

— Дурачонки!.. — Это уже из ванной, брызги воды долетают даже до Лели.

После купанья надевают незнакомые длинные рубашки и кофточки.

Леле опять неловко, что ее — такую большую — несут на руках.

Когда проносят по коридору мимо стеклянной мутной двери, которая странно открывается и туда и сюда, новый порыв отчаяния и с той и с другой стороны:

— Мать!.. Какая же ты мать!..

— Нюрочка!

В приоткрывшуюся на мгновенье дверь Леля видит Евгения Александровича.

— Поправляйся скорее, Леля!

— Дурач…

Здоровенная белобрысая няня, идущая впереди, исчезает за дверью в глубине коридора со своей неистовой ношей.

—..онки! — слабо доносится откуда-то издалека.

Лелю несет другая няня — пониже ростом, с карими глазами и мягкой прядкой черных волос, выбивающейся из-под косынки.

— А ты умница, — говорит она. — Не будешь плакать, поправишься скорее. Не надо бояться, у нас хорошо.

Леля прижимается щекой к ее плечу.

Так приятно услышать ласковые слова в незнакомом месте.

Сон или не сон?

В этой комнате Леля не была ни разу. Она какая-то бесконечно большая и темная, только немного света из открытой половинки двери.

Длинный ряд маленьких белых кроватей с сетками. Леля не одна. Кругом посапывают и дышат, иногда кто-нибудь охнет или всхлипнет, где-то совсем близко.

Но все-таки одиноко и страшно.

Столик около кровати черной тенью нависает над головой.

Лучше закрыть глаза и не смотреть на него.

Но и с закрытыми глазами Леля продолжает видеть.

Только это уже не тень от столика, а тень от вагона.

Вагон стоит как-то странно, торчком, а там, внутри, так жалобно охают и плачут.

А у комнаты уже нет стен, она огромная, как поле.

Значит — это сон, значит — Леля опять потерялась.

Она проснется и опять будет дома.

Нужно закричать погромче, так, чтобы услышали ее:

— Мама!

Леля просыпается от звука своего голоса.

Наконец-то удалось крикнуть по-настоящему, не только во сне.

Кто-то обнимает ее.

У своих сухих губ Леля чувствует прохладное и влажное. Как хорошо! Ей так хотелось пить.

Белая фигура выпрямляется над кроватью. Белая косынка сдвинулась, на плечо скользнула тяжелая черная коса.

Леля протягивает руки:

— Мама!

Няня поправляет волосы, туже завязывает косынку.

— Да, да, милая. Будь умницей, спи спокойно, скоро поедешь к маме.

В палате Леля была самой старшей.