Мадлен Жиляр - Тайная тропа к Бори-Верт

Скоро Лоранс вернулась с дымящейся кастрюлькой и обиженно объявила, что Мари-Роз срочно требует Жан-Марка вниз.

Когда Жан-Марк сбежал по лестнице в ресторан, там царил полный переполох. Повара только что пришлось посадить в такси и отправить домой тоже почти без сознания. Его тщедушный помощник Альбер, ошарашенный свалившейся на него ответственностью, суетился у плиты и разговаривал вслух с кастрюлями. Жюльен еле успевала раскладывать порции на тарелки, то и дело сморкаясь и жалуясь: «Ну вот, я тоже подцепила!» Мари-Роз проплывала из кухни в зал и обратно, выводя из терпения посетителей. Они и сами кашляли и чихали. Но, несмотря на эту поголовную простуду, в ресторане стало как-то свободнее — сказывалось отсутствие Гиены, которую тоже свалил грипп. Казалось, даже касса звякала веселее всякий раз, когда на ее клавишах выбивали очередной счет.

Из зала то и дело кричали: «Мари-Роз! Где же моя бутылка минеральной?», «Жюльен, хлеба!», «Мари-Роз, я просил бифштекс с кровью, а не эту подметку!», «Где Катрин? Нас всегда обслуживала Катрин!».

Один требовал соль, другой горчицу, третий чашку черного кофе…

Жан-Марк помогал, чем мог: разносил соль, перец и горчицу, очищал грязные тарелки, наполнял графины.

На другой день маме не стало лучше, и он снова пошел в ресторан. У стойки клиенты требовали свой кофе с молоком, а Жюльен с опаской, как на бодливую корову, поглядывала на сияющую кофеварку. Дело спасла Мари-Роз.

— Посмотри, Жан-Марк, — сказала она, — вот это стаканчик-фильтр. Берешься за ручку, вынимаешь его быстро, но осторожно, вот так! Гущу выбрасываешь вон в тот ящик под стойкой. Ставишь стаканчик под кофемолку, нажимаешь кнопку. Когда фильтр наполнится, вставляешь его на место здесь, снизу. Отводишь ручку до отказа вправо, а когда она возвращается и щелкает — чашка кофе готова. Можешь подавать. Да не забудь приготовить блюдца и ложки. Сахарницу придвигаешь к клиенту. И все ловко, в темпе, раз-два и готово. Но только внимательно. Понял?

Конечно, Жан-Марк понял, и три дня подряд он не только таскал стопки чистых и грязных тарелок, хлебницы, бутылки и графинчики с вином, не только помогал на кухне мыть посуду, но еще успевал в промежутках запускать кофеварку и подавать кофе: ловко, в темпе, раз-два и готово! И машина осталась цела и невредима.

Лоранс отчаянно завидовала брату. Она появлялась в ресторане, только чтобы сообщить, как чувствует себя мама, и захватить для нее миску супа или пудинг. Самое большее, что ей доверяли сделать, это протереть стаканы. И ее заслуги преданной дочери, заботливо ухаживающей за больной мамой, затмевались подвигами Жан-Марка за стойкой: ручка вправо, ручка влево, щелк! — пожалуйте — чашка кофе, блюдце и сахарница. Клиенты улыбались, глядя на него. И хоть бы кто-нибудь так же восхищенно взглянул на нее, Лоранс!

Но вот выздоровела мама, вернулся шеф-повар, снова уселась за кассу Гиена, и нужда в «добавочном официанте» отпала.

В тот вечер уже около самого подъезда Жан-Марка перехватила Мари-Роз. Она вышла из двери ресторана и протянула ему тарелку, накрытую свернутой в кулек салфеткой.

— Закуска и десерт, — пробасила она. — Тащи, чтобы мать не заметила!

«Не понимаю, почему мама сердится, — подумал Жан-Марк и приподнял бумажный колпак. Ого! Пирог со шпигом и два шоколадных пирожных! — Сама ест, как птичка, так что особенного, если мы иногда доедим ее долю!»

Он пожал плечами. Мари-Роз не раз говорила им с Лоранс: «Ваша мать слишком уж „правильная“! Мы от хозяйки столько терпим — не грех и нам слегка словчить, разве это можно считать обманом? Но куда там, Катрин прямо святая! Дурочка этакая», — с особой нежностью добавляла она.

«Святая, как же, — думал Жан-Марк, — не такая уж она смиренная. Когда захочет, не побоится и Гиену на место поставить. А уж если речь зайдет об отце, так и вовсе из себя выходит! Наверное, он ужасно виноват перед ней».

Весь «Утиный Клюв» хором жалел Катрин и ее детей. «Да он ее просто бросил с малышами на руках… Такой непутевый!.. Одно слово, шалопай!.. Я бы на ее месте столько терпеть не стала. С ее внешностью в два счета вышла бы за другого!.. Понятно еще, если бы дети об отце жалели, а то они его почти и не знают!»

Дети Рено Абеллона уже три года не видели отца. Он работал в одной станкостроительной фирме и много разъезжал; его технические познания и прирожденный дар красноречия делали его незаменимым агентом. А вообще-то он жил теперь в Лионе, откуда время от времени присылал Катрин денежные переводы. Иногда от него приходили и открытки из разных городов Франции и даже из-за границы. Катрин обычно хмуро разглядывала извещение на перевод, и казалось, готова была изорвать его в клочки, как она поступала с открытками. Жан-Марк и Лоранс выуживали потом из мусорной корзинки эти обрывки: то кусочек римского амфитеатра в Ниме, то дым из сопла Этны, то стена лондонского Тауэра. Лоранс рвала их еще мельче. Она во всем одобряла маму. И не просто предполагала, как брат, а была совершенно уверена: во всем виноват Рено Абеллон. Ведь это из-за него все в ресторане их жалели, а что может быть неприятнее. А когда кто-нибудь из ребят в классе жаловался: «Мне отец не разрешает смотреть этот фильм» или «И влетело же мне от отца!» — Лоранс чуть не плакала от досады и зависти.