Большое сочинение про бабушку

— А ну-ка, хозяйка, покажи, где у тебя тут фашистские знаки, — велел Сомов, поздоровавшись.

— Что случилось? — спрашивает папа. — Объясните.

— А не твоего ли старшего братца, Екатерина Семеновна, директора маслобойки, по линии НКВД забрали? — ехидно интересуется Костылин у мамы, а на отца, словно его нет, даже не смотрит. Я ничего не понимаю, только все страшнее становится. И мне стыдно, что Костыль папу словно не видит, поверх его головы на маму смотрит.

— За свастику забрали врага народа! — напоминает маме дед Костыль. — У кого на маслобойне взбивалка была фашистским крестом?

Знаешь, как раньше масло делали? У вас кружка заварочная есть с плотной крышкой и такой поршень, вверх-вниз можно внутри кружки водить. Для масла не кружка, конечно, а узкое деревянное ведро с плотной крышкой нужно. А сама палка-взбивилка — пестик с крестовиной на конце. Сидишь полдня и туда-сюда сливки в ведре гоняешь. В деревне масло себе сами делали. Но в колхозе еще и маслобойня была. Ее до войны построили. И крестовины эти были старые. В войну оказалось, что они походили не на советские знаки, а на фашистские. Власти решили, что дядя Антон — вредитель, и специально придумал такие взбивалки, и взбивает ими фашистское масло. И его посадили в тюрьму. Больше никто из родственников его никогда не видел.

И тут мама встала из-за стола, взяла крестовину и как запустит ее в деда Костыля.

Папка маму скорей успокаивать, братья на полати запрыгнули, я — за занавеску. Председатель Костыля схватил — и в сенки. Тот согнуться не успел, за притолоку головой задел, шапка слетела. Ты не знаешь, что такое притолока? Гляди: два стоят, два лежат, пятый ходит, шестой водит, седьмой песенки поет. Косяки, порог, притолока, дверное полотно, ручка и петли. Поняла теперь? Двери раньше низкие делали, чтобы холоду поменьше в дом попадало. И пороги высокие. Говорят, в древности под порогом предков хоронили, поэтому на пороге не сидели и через порог не здоровались. Так что надо было не забывать нагибаться и через порог перешагивать.

Я выскочила, шапку Костылю подняла. Не захотела, чтобы она у нас в избе валялась, противно.

— Я вам покажу! — орет Костыль. — Все полотенца порасшивали! С волками жить — по-волчьи выть!

Ну, думаю, папка сейчас совсем рассердится. Ведь про волков — это про нас. У нас фамилия немецкая — Вольф, волк, значит.

Но папка промолчал и велел всем садиться дальше ужинать. Потом говорит:

— Запомните: то, что обо мне говорит осел, я не принимаю во внимание, — и еще по-немецки эту пословицу сказал. Мы с братьями тогда хотели, чтобы он этому гаду наподдавал. А сейчас думаю, какой же он все же мудрый был. Ведь его только выдержка и спасла в те годы.

Когда все поужинали, я призналась, что из-за меня все это. Страшно было признаваться, но я все мужество собрала и рассказала, что лазила в сундук. Мама не заругалась. Она достала рушник и стала объяснять:

— Это — “лапки гусиные”. Этот узор “кудри” называется. Меня так бабушка и мама учили вышивать. А это называется “кривонога” или “косматый Ярилко”, — и показывает на свастику. — К любой доброй хозяйке зайдите, у каждой на полотенце он есть. Родители — не гонители, плохому не научат. Это фашисты узор у добрых людей украли и черным цветом раскрасили. А на самом деле это — солнце.

Кто-то в войну спорол такую вышивку, испугался. А моя мама — нет. Не захотела красоту уничтожать. Она ничего не боялась. Никто из русских в деревне во время войны не выходил замуж за немцев. А мама вышла.

— Небо-ось… — сказал папка и повеселел. Он долго серьезным не мог быть. И пока чинил маслобойку, то все посмеивался, что очень выгодно женился. Что эта могучая русская женщина даже из костлявых Костылей может масло жать. Мама у меня была высокая, дородная, на голову выше папки.

Я вышивать тоже научилась. Но свастику никогда не вышивала. Хотя это действительно очень древний знак солнца. Его с каменного века люди рисовали. Когда нашу галактику сфотографировали, оказалось, она на свастику похожа. Вот поищи в своем Интернете. А деревья вышитые были не просто деревьями. Это мировое дерево, три мира, три времени: прошедшее, настоящее, будущее. Женщина с руками большими, вверх поднятыми, не барыня, а богиня Макошь. Видишь, что раньше на одежде носили: рассказ про Вселенную.

Я же все больше цветы вышивала. Девочки, кто порукоделистей, могли вышить серп с молотом и колосьями и даже портрет Ленина или Карла Маркса. Сталина тогда уже не вышивали. Вышел из моды. Такие вышивки возили на выставку в район. Но я бы не хотела себе сарафан с портретами пусть и очень знаменитых вождей. Сейчас-то носят на себе и Путина с Медведевым, и других политиков и артистов. Кто в каком мире живет... Я тоже думала — просто красивые узоры, а видишь, история какая получилась. Вот этот ромбик, что ты сейчас шьешь, — это поле. Если точки в серединке — поле засеяно.