Натан Полянский - Если хочешь быть волшебником

Убедившись, что Лева все понял, Федор Иванович велел ему разнимать следующую камеру, которую он назвал коробкой скоростей. С этой работой Лева справился быстро. Не стоило большого труда понять, каким образом то увеличивается, то уменьшается скорость мотоцикла.

И вот разобрана последняя замкнутая полость мотора — картерное пространство. Хотя Федор Иванович предупреждал, что эта полость — самая важная, ее внутреннее устройство оказалось вовсе не сложным. Лева сам, без помощи мастера, понял назначение заключенных в ней деталей.

Так вот этот таинственный палец, стук которого однажды обескуражил Федора Ивановича. Вот поршень, самый простой по внешнему виду. Лева хорошо рассмотрел, как ходит поршень вверх и вниз, каким образом отработанные газы попадают в выхлопную трубу. Все было до того ясно, что только тупица не понял бы, как действует та или иная деталь.

Лева прикрыл куском брезента части разобранного мотора и подошел к Федору Ивановичу.

— Пусть полежат до завтра, можно? Я приведу Николая, чтобы и он посмотрел. Когда еще такой случай выпадет!

Николай во дворе перед сараем безуспешно пытался размонтировать скат мотоцикла. Подошла Анфиса Петровна. С минуту она глядела на внука, с остервенением налегавшего всей тяжестью тела на крепкую железную полосу, торчавшую из-под обода колеса, потом спросила:

— И скоро ты, Коленька, снова на своем изобретении поедешь?

Это было сказано вполне серьезно, без тени насмешки, но Николай только буркнул что-то в ответ. Ему никак не удавалось снять покрышку — в одном месте оттянешь, в другом она обратно вскочит в желобок на ободе. Попыхтев еще немного, он рукавом рубашки отер взмокший лоб и обратился к Анфисе Петровне:

— Помоги, бабушка… Мне одному не справиться.

— Значит, и меня в свою компанию втягиваешь? — промолвила Анфиса Петровна, опускаясь рядом с ним на корточки.

— Левы нет, а у меня очень срочное дело, понимаешь?

— Отчего не понять? Ну, показывай, что делать?

Николай протиснул между ободом и покрышкой железную пластину, похожую на стамеску, но подлиннее, и положил на торчащий конец ладонь бабушки:

— Нажимай, не пускай покрышку обратно!

Немного поодаль по окружности он вставил вторую такую же пластину и, напрягаясь, принялся выворачивать покрышку. И только когда ему удалось таким образом освободить около трети длины покрышки, а остальная ее часть свободно заболталась на ободе, Николай сказал:

— Лева машину к Федору Ивановичу погнал. Завтра, видно, будет готова.

— Вот и ладно, — произнесла Анфиса Петровна, поднимаясь. — А то у меня к тебе поручение одно есть: в Дретунь съездить надо.

Она не сказала «езжай-ка», как говорила, бывало, посылая его по воду, за дровами или по другим домашним надобностям, и Николай живо откликнулся:

— Какое поручение?

— Прошу я тебя разузнать, кто в Дретуни при фашистах людям воду развозил. Состоял тогда на этой должности худой высокий паренек, звали его не то Санька, не то Савка… Зайди в сельсовет, фамилию его узнай, имя, отчество, годы — побольше, одним словом, примет, чтобы легче было искать его. Если в сельсовете не знают, людей поспрошай, возможно, родители его живут там или хозяева, у которых квартировал, может быть, друзья имелись или знакомые. Обязательно дознайся, куда девался, где его искать.

— А если никуда не девался, там и живет?

— Тем лучше… Спросишь, не знал ли он отца твоего, партизана Петра Самохина, а еще лучше — попроси его к нам заехать, сама с ним переговорю.

— Хорошо, — ответил Николай. — Завтра после уроков и поеду. За два часа буду там, к ужину вернусь.

Савелий Дмитриевич заканчивал бриться, когда в дверь его комнаты постучались.

— Да-да, я готов, — крикнул он, вытирая полотенцем лицо.

Но в комнату вошел человек, которого бригадир, очевидно, меньше всего ожидал, — Николай.

— Добрый вечер! — немного смущенно проговорил он.

— Здравствуй. Ну, чего тебе? — произнес Савелий Дмитриевич несколько разочарованным тоном. — Я сейчас, извини, свободным временем не располагаю, ухожу.

Он плеснул на ладонь немного одеколона из граненой бутылочки и, зажмурив глаза, стал растирать его по лицу. Выждав, пока он закончит эту процедуру, Николай скороговоркой произнес:

— Вы Савелий Дмитриевич Курносов?