Даир Славкович - Красобор

Возле голубого ларька мотоцикл остановился. Алесик с папой слезли на землю.

— Справа, за железными воротами, и есть хирургическое отделение районной больницы, — пояснил дядя Борис.

— Эта деревяка?! — не поверил Алесик.

— Дом деревянный, старый. Его кирпичом обкладывать будут. А отделение хирургическое — что надо, самое современное. И я лежал в прошлом году тут с переломом руки.

Алесик хотел спросить у дяди Бориса, было ли ему страшно, когда рука сломалась, но не успел. Мотоциклист опять заговорил:

— В это время в саменький раз и застанете доктора Жирмонова.

Мотоцикл затрещал и помчался по улице.

— Пойдем? — спросил у отца Алесик.

За воротами, вдоль высокого длинного деревянного дома с белыми занавесками на больших окнах, дорожка асфальтированная. По ней и пошли. На здании Алесик вывеску увидел. Прочел: «Хирургическое отделение Бородовичской больницы».

Папа вдруг заволновался и потащил сына за руку в сад, огороженный низеньким аккуратным заборчиком, за которым виднелись удобные скамеечки и беседки. Возле одной скамейки остановились.

— Проведем такую боевую операцию, — почему-то таинственно, по-заговорщически прошептал отец. — Ты занимай позицию на этой скамейке. Я пойду к нему один, больным скажусь. Интересно, узнает или нет?

Посмотрел Алесик на папу и удивился: всегда спокойное лицо его оживилось, глаза хитро блестели, как у шалуна-ученика.

Он поднялся по ступенькам на высокое крыльцо с узенькими скамеечками по обе стороны. На одной сидел рыжий стриженый мальчишка в серой больничной пижаме.

Как только закрылась дверь, мальчишка осторожно сошел с крыльца и медленно, держась за собственный живот, прошел в сад, приблизился к Алесику. Остановился.

С минуту они молчали разглядывали друг друга. Мальчишка был повыше Алесика и, надо думать, старше. Но то ли от боли, то ли от того, что преогромные больничные штаны все время съезжали с его худого тела, он как-то сутулился, почти сгибался, а потому казался ниже, чем был на самом деле. Белое лицо, какое бывает у больных, долгое время лежащих в больнице, и курносый нос его были щедро усыпаны веснушками.

— Ты к кому? — спросил веснушчатый.

Алесику такая бесцеремонность пришлась не по душе.

— К козе-дерезе. А ты прочь топай да ушами хлопай.

Мальчишка не ответил, но и не ушел, и Алесик уже пожалел, что так ответил ему.

— Тебя как дразнят-то? — неожиданно спросил рыжий и подтянул спадавшие больничные штаны.

— Так я тебе и скажу! — хмыкнул Алесик. — Хитрец-мудрец нашелся.

— Хочешь, давай побьемся, — без злости предложил мальчишка. — Люблю бокс!

Он хотел занять боксерскую стойку, но, видимо, неосторожное движение причинило острую боль, потому что он обоими руками схватился за живот.

— Куда тебе с боксом! — фыркнул Алесик. — Тебя муха нынче нокаутирует.

— Жаль, — вздохнул рыжий. — Не получится. Я бокс люблю, а тут ходить разрешили, и то за живот хватаюсь.

— Понравишься.

— Удивил! У Жирмонова все поправляются. Знаешь, как меня зовут? Олимпиец.

— Ка-ак? — у Алесика глаза на лоб от удивления едва не вылезли. — Ври больше!

— Правду говорю. Меня так доктор Жирмонов назвал. Тогда, когда операцию делали и когда очень сильно болело. «Спортом, говорит, ты, Юрка, так или иначе заниматься будешь. А вот если хочешь стать олимпийским чемпионом, учись терпеть. Олимпийцы народ терпеливый!» Я и не стонал больше. Потом Цыбульский, который в нашей палате лежал, так и обращаться ко мне начал: олимпиец да олимпиец. За ним и остальные. Теперь все зовут. А мне нравится. Думаешь, я олимпийским чемпионом стать не смогу? Не веришь?

— Верю, — улыбнулся Алесик.

На крыльцо вышел высокий стройный немолодой мужчина в синем берете.

— Олимпиец, где ты? Марш в палату! Тебя медсестра ищет, укол делать пора.

К удивлению Алесика, рыжий мальчишка не спорил. Повернулся и маленькими шажками, поддерживая руками живот, посеменил. Будто не на укол его звали, а на что-то интересное и очень-очень приятное. А то, что медленно, то, как показалось Алесику, еще и красивее: солидно, по-взрослому.

— Так вот он какой, сын моего друга! — хрипловато произнес мужчина, сошел с крыльца и — напрямую к Алесику.

Алесик успел заметить седые виски и морщинистое лицо мужчины и спросил:

— Вы доктор Жирмонов?

— Нет, друг мой. Я — Цыбульский Андрей Антонович. Жирмонов мне самому операцию делал. Два осколка от немецкой гранаты вытащил. С войны носил их. По всем городам и странам, где сам бывал, и их возил. И боль от них. Нынче приехал к нему и с порога: «Хватит, Михаил, давай вырезай. Прошу по-хорошему — удаляй немецкие гостинцы». А он в ответ: «Едь в городскую больницу — операция сложная». — «Не отказывайся, говорю, во время войны и не такие сложные делал. Я тебе верю. Доставай немецкие осколки. Не хочу их больше таскать!»