Анастасия Перфильева - Далеко ли до Сайгатки?

— Ничего. Когда-нибудь отосплюсь. Ночь-то какая, а?

— Ночь удивительная…

Они замолчали, и стало так тихо, что казалось, тишина звенит в воздухе. Ольга Васильевна поставила ведро на ступеньку, оно слабо звякнуло.

— Из Сайгатки всё ещё ничего нового. Утром я говорила с Борисом по телефону, он опять запросил телеграфом Горький. Если Вадима там не нашли, а Варя успела сесть на поезд, брошу всех и поеду за ними сама!

— Вы великолепно знаете, что не бросите никого, милая Ольга Васильевна. Будем терпеливо ждать.

— Да, будем ждать оба… — мрачно повторила Ольга Васильевна.

Вдалеке за деревней колыхнулся и растаял свет, долетел неясный шум. Вот он стал настойчивее, уверенней — на дороге блеснули фары машины.

Опять стихло, потом чётко прозвучали чьи-то голоса, и по белой от луны деревенской улице задвигались три тени: одна большая и две маленькие.

Тени подошли к школе. Большая осталась у ворот, маленькие свернули в калитку.

Ольга Васильевна вдруг выпрямилась. Сергей Никанорович насторожился.

От калитки по дорожке шла девочка. Голова её в большом, съехавшем на затылок платке была низко опущена. Исподлобья она всматривалась в стоящую на крыльце Ольгу Васильевну. За девочкой часто ступал худенький мальчишка в дождевике с капюшоном. Девочка шла сперва уверенно, потом точно споткнулась. Мальчишка вдруг знакомым движением поднёс к глазам руку.

Сергей Никанорович шагнул со ступеньки. Хватаясь за сердце, очень тихо, но внятно сказал:

— Ольга Васильевна, я, конечно, боюсь ошибиться, и всё же мне почему-то кажется, что это они. Мой Вадим и ваша Варя…

— Тише, довольно, сейчас же перестань! Валентину Ивановну разбудишь, слышишь!

— Я ведь хотела… — Варя захлебнулась от слёз.

— Когда-нибудь потом расскажешь мне всё. А сейчас не надо. Я рада, что ты вернулась сама, понимаешь, сама? Всё будет хорошо. Правда?

— Да, бабушка… — Варя схватила её худую спокойную руку и прижалась к ней горячим лбом.

— А теперь вот что: сейчас пойдёшь к девочкам в спальню и ляжешь спать. Завтра утром вместе со всеми будешь убирать в поле картофель. Потом вернёшься в Сайгатку. Ты будешь приходить сюда учиться каждый день с сыном дяди Кирилла — Спиридоном. А жить останешься в Сайгатке. Я не хочу, чтобы другие ребята в интернате могли позавидовать: вот Варя со своей бабушкой, а мы одни. Поняла?

— Да. А Вадим?

— Вадим — другое дело. Ты же знаешь, какое у него слабое здоровье! Да и Сергею Никаноровичу без него будет слишком тяжело… А тебе это даже полезно. Ну, успокоилась?

— Успокоилась.

Ольга Васильевна подняла Варину голову и поцеловала в спутанные волосы. Потом вынула платок и стала вытирать размазанные по щекам слёзы.

— Пойдём, я тебя устрою. И вот возьми, утром почитаешь. — Она достала из ящика стола два конверта.

В учительской горела свеча. По-прежнему на диване, отвернувшись к стене, крепко спала уставшая Валентина Ивановна. Ольга Васильевна прикрыла её своим пальто, и они с Варей вышли в коридор. На цыпочках прошли мимо спальни мальчишек.

— Легли они? Вадимка с Сергей Никаноровичем? — шёпотом спросила Варя.

— Как будто. — Ольга Васильевна прислушалась. — В общем, для Вадима это, пожалуй, тоже полезно было. Пойдём.

Следующая дверь была приотворена. В большой, с высокими незавешенными окнами комнате в несколько рядов спали на сенниках девочки. Лунный свет лежал косыми полосами на тёмных одеялах, на сбившихся подушках. Кто-то у стены поднял взлохмаченную голову, спросил со страхом:

— Кого? Кого вам?

— Это я, Ольга Васильевна. Спи спокойно.

Они осторожно обошли сенники. В углу около шкафа лежал ещё сенник, свободный. Вместе с Варей они взбили шуршащее сено. Ольга Васильевна достала из шкафа простыню, шепнула:

— Покроешься пока моим платком, я принесу ещё что-нибудь. — Подоткнула у маленькой, разметавшейся во сне девочки сползшее одеяло и вышла.

Варя присела на сенник. Кто-то проговорил в глубине комнаты: «Не перескакивать, они быстрее от оврага добегут!..» — и заворочался на сене.

Варя расшнуровала ботинки, сняла жакетку, вынула и сунула под сенник чехол с ножиком, конверты. Потом подумала, достала конверты и на цыпочках, босая, подошла к окну. С бездонного, черневшего за ним неба ярко светила луна. Варя разорвала конверт и свободно, как при дневном свете, стала читать:

«1 сентября 1941 г. Москва.

Родная моя девочка!

Если бы ты знала, как я по тебе соскучилась, как беспокоюсь, всё ли у тебя в порядке! Ведь пока от вас дойдёт письмо, проходит почти месяц. Доченька моя, дядя писал мне и Вера Аркадьевна, что ты за лето всё-таки загорела и поправилась. Я рада, что ты живёшь сейчас спокойно и не у чужих, как многие другие ребята. А мы с Наташей остаёмся одни — бабушка с Сергей Никаноровичем и Вадимкой уезжают… Наверное, будут жить с интернатом на Каме, возле вас, тогда обязательно сразу про всё напишите. Варюша, у нас сейчас нехорошо, тревожно и прилетают «гости». Но Наташа держится молодцом. И ты, моя родная, не подкачай, будь умницей, ведь ты уже большая и всё понимаешь. А если с бабушкой встретишься, помогай ей, потому что не в её годы всё это переносить, и ты знаешь, какая она у нас, никогда ни на что не пожалуется. На тебя теперь вся надежда! Наташина подруга Катя живёт пока у нас, очень её жалко — от её брата второй месяц нет известий… Целую, обнимаю мою ненаглядную, дорогую девочку. Не забывай свою маму».