Вера Новицкая - Веселые будни. Дневник гимназистки

Накануне крестин вдруг звонок, является Петр Ильич. Мамочка выходит.

— Нет, — говорит, — простите, Наталья Николаевна, этот раз я не к вам, a по важному делу к моей кумушке.

Ведь мы теперь с ним кумовья — вот потеха! Лечу.

— Ну-с, дорогая кумушка, честь имею преподнести и просить завтра же непременно надеть эту штучку.

С этими словами он протягивает мне пакетик. Я благодарю и спешу развернуть, но там, по обыкновению, бумаг и ленточек невесть сколько понапутано, точно в Сибирь посылку отправлять собрались. Ну, наконец! Открываю…

Ах, какая прелесть! На хорошенькой золотой цепочке золотой матовый медальон, совершенно гладенький, только вкось идут три жемчужинки, но такие красивые, совсем розовые, я их сперва и за жемчуг-то не признала.

Милый Петр Ильич! Всегда выдумает что-нибудь для меня приятное. Я еще и еще ахала и благодарила, a мамуся бранила его за то, что он слишком меня балует. Само собой разумеется, что как только я была на следующий день во всем параде, то и медальон не забыла на себя нацепить.

К тете Лидуше мы пришли первые и принесли с собой всю Сережину обмундировку. Этот раз он не «гулял», a лежал свернутый булочкой в чем-то вроде белого полотняного конвертика, обшитого оборочками. В таком виде он был приличнее, не трясся, лысой головы видно не было, растопырок тоже, и потом он немножко побелел — меньше похож на помидор. Мамочка уверяет, что он будет премиленький, говорит, будто все дети, пока совсем маленькие, такие же некрасивые, как он, даже бывает еще гораздо хуже! Ну, это-то вряд ли. Дай Бог, чтоб он уж скорей хорошел.

Мало-помалу стали сходиться все гости, все больше свои. Потом привезли большую металлическую лохань — купель называется, — наконец пришел и священник. Купель поставили среди гостиной, налили туда воды и на ручку прицепили наш знаменитый пестрый платок. Когда все было готово, священник стал около купели, a мы с Петром Ильичом за его спиной, и Сережу сперва взял Петр Ильич.

Ну, горлышко у моего крестника! Как это он только вытерпеть мог — орал все время, да так, что просто в ушах звенело! Ему и соски всякие в рот совали, — кричит-заливается. М-м-да, хороший ребенок: и красивый, и тихонький. Бедная тетя Лидуша!

Боже, как страшно было, когда батюшка его в воду окунул! Я думала, вот-вот сейчас или утопит, или задавит! Руки у священника большие, положил он Сережу на ладонь, пальцами другой руки заткнул ему уши, рот и нос. Бедный Сережа, весь как-то назад изогнулся и стал совсем похож на снетка [78] Снето́к — небольшая рыбка. , как они в супе плавают. Пока его окунают — молчит, но как вытащат, кричит!.. Ну, да это понятно, тут удивляться нечему, ему, верно, бедному, тоже страшно было! После купания его уже мне на руки положили. Опять страшно: ну как уроню? Петру Ильичу хорошо, он его в конвертике завернутым держал, a мне его развязанным дали, того и гляди выскользнет.

Пришлось три раза обойти вокруг купели, потом священник велел нам с Петром Ильичом три раза дунуть и плюнуть. Потом… Да, потом еще ребенка чем-то душистым, маслом каким-то мазали, потом… Потом, кажется, все.

Тут началось поздравление, шампанское. Петр Ильич мне руку поцеловал. Еще бы! Ведь это очень, очень серьезно, это совсем не шутки — быть крестной матерью. Мамочка объяснила мне, как это важно.

Теперь, когда тетя Лидуша умрет… То есть, что я говорю… Сохрани Бог, Боже сохрани, чтоб это когда-нибудь случилось, я только так говорю, как по закону полагается, — я ему тогда все равно что мать буду, должна воспитывать, заботиться о нем… Разве это все не важно? Всякий понимает, что да.

За обедом пили за мое здоровье, за здоровье новорожденного. Весело было очень, жаль только, что рано разошлись.

Когда батюшка как-то чихнул и полез в карман за носовым платком, вдруг смотрю — тянет что-то большое, красное с цветами, думала, кусок ситцевой занавески. Нет, вижу: сморкается. Теперь понятно, что он с моим платком делать будет. Не заваляется — пригодится.

A Володя-то наш, оказывается, преостроумный юноша. Несколько дней тому назад вдруг «кхи-кхи» — кашлять изволил начать. Как будто ума в этом особенного и нет, a вышла одна прелесть. Хоть по календарю у нас и весна полагается, но это еще ровно ничего не доказывает — календарь сам по себе, холод сам по себе. Ветрище старается — дует будто зимой, a Володя мой себе разгуливает, a пальтишки-то, знаете, какие у кадетов, легонькие, ветром подшитые, вот и простудился.