Вера Новицкая - Веселые будни. Дневник гимназистки

Купили мы еще целую массу белой бумаги для обертки тетрадей, клякспапиру [2] Кля́кспапи́р — промокательная бумага. и ленточек. Конечно, клякспапир не обыкновенный, розовый, как во всякой тетради даром дают, — фи! Нет, у меня они двух цветов: чудесные светло-сиреневые, и к ним пунцовые ленточки, a другие светло-желтые с нежно-голубыми лентами. Разве плохой вкус? Совсем bon genre [3] Хорошие манеры ( франц. ). , даже мамуся одобрила.

Мой милейший двоюродный братец Володя смеется, конечно, говорит «бабство». Да что с мальчишки взять? — Пусть болтает! A все-таки красиво, и во всем классе таких тетрадей точно больше ни у кого не будет. Только бы клякс слишком много не насаживать, это уж вовсе не bon genre выйдет.

Ну, теперь я, кажется, всякий уголок и закоулочек у нас в гимназии знаю, все облетела и высмотрела.

В самом низу один только первый, выпускной класс, квартира начальницы, докторская, дамская [4] Дамская — комната классных дам, учительская. и еще какая-то большая-большая комната с желтыми шкафами и столами, a на них все хитрые машины стоят; написано «физический кабинет», но кто его знает, что там делают. В среднем этаже второй, третий и четвертый классы, a на самом верху остальные. Во всех трех этажах есть коридор и зала, и оба верхних как две капли воды друг на друга похожи, только в средней зале есть образ «Благословения детей», потому что там всякое утро общая молитва бывает.

Нам, малышам, бегать вниз только до начала уроков позволяют, a потом ни-ни.

Класс у нас большой, светлый, веселенький. Уроков каждый день пять полагается, только в субботу четыре.

Вот одна за другой стали учительницы являться.

Русская — тот же самый милый толстый Барбос, который экзаменовал меня, настоящее его имя — Ольга Викторовна.

Француженка — тоже та самая, что меня на экзамене спрашивала, только теперь лицо у нее не такое смуглое, как тогда. Зовут ее Надежда Аркадьевна, и она русская француженка, не французская.

Девочки ее не любят, говорят «цыганка», a мне она нравится, хотя правда — некрасивая: глаза у нее черные и точно вон выскочить собираются, a прическа — как большое-большое гнездо. Все-таки она славная.

Попинька же у нас премиленький, настоящий душка; некрасивый и тоже желтоватый, но веселый, ласковый, постоянно шутит и нас иначе как «кралечками» да «красавицами» не называет. Евгения Васильевна (это нашу классную даму так зовут) говорила, кажется, что он академик, но, конечно, это вздор или я что-нибудь не разобрала, или она напутала. Первый раз слышу!.. То есть, понятно, не про академию, это я давным-давно знаю, да и дядя Коля мой — академик; но то совсем другое, он офицер, — так ему и полагается значок, шпоры и аксельбанты носить, но чтобы наш милый поп-батенька нарядился!..

Конечно, ерунда.

Ну и немка у нас! Откуда только такую откопали? Уж кого-кого, a ее точно циркулем не обводили — ни дать ни взять две дощечки в синее платье нарядились! И всю ее точно из треугольников сложили: локти углом, подбородок углом, нос углом. Глаза карие и ужасно блестящие, щеки — будто вдавленные, но розовые, a сама такая длинная, что хочется ее взять да посередине узлом завязать.

Зовут это сокровище мадемуазель Линде. Видно, злющая-презлющая, настоящая шипуля. A начнет по-русски говорить, все смеются: где только «л» попадется, она непременно мягкий знак поставит: «палька», «слюшайте». Ведь надо ж выдумать!

A я-то чуть не на первом же уроке отличилась!

Повесили нам на доску картину, a там нарисована девочка на стуле, и волосы у нее размалеваны — как раз как пестрые кошки бывают. Стала мадемуазель Линде вопросы задавать, a девочки отвечать должны. Уж и отвечают они — одно горе! На весь класс, кроме нас с Любой, всего пять-шесть есть, которые хоть что-нибудь маракуют. Вот немка и спрашивает одну девочку, Сахарову:

— Was für Haare hat das Mädchen? [5] Какого цвета волосы у девочки? ( нем. ).

Ta стоит, рот разинув, ничего не понимает, a я Любе потихоньку и говорю:

— Bunte [6] Пестрые ( нем. ). .

Правда ведь пестрые! Сахарова, умница дорогая, возьми да и повтори:

— Bunte!

Кто сообразил, понятно, так и покатился, мне тоже страшно смешно было, только я очень испугалась: ну, думаю, съест меня сейчас немка! Закусила я губу, сделала «святые глаза» и сижу тише воды ниже травы. Классная дама, кажется, видела, что это я шепнула, но она только собрала свою носулю на веревочку и хохочет-заливается.