Вера Новицкая - Галя

— Однако, знаешь, и настроеньице у нас сегодня в доме! — через секунду принялась болтать она. — То есть, что ни на есть самое антипасхальное. Видела маму? А Лелю? Точно тучи: мама — грозовая, а Лелька — дождевая, вот-вот закапает. Да она уже и пробовала сегодня реветь со злости. Обратила внимание?

— Видела, — подтвердила Галя, — но с чего, собственно, она так злится? Неужели все из-за бедного дяди Миши?

— Ну понятно. Ты ведь всего-то еще не знаешь, где тут, так сказать, собака зарыта. Дело в том, что в церкви на заутрене к нам подошел Ланской и пригласил сегодня на вечер. Бал этот устраивается экспромтом в честь приезда их сына, — вот теперь мы к собаке и подошли, — в скобках ввернула болтушка. — Так вот, эта самая собака… Я хотела сказать, их возлюбленный сын, он живет в Петрограде, и, когда моя дражайшая сестрица гостила там зимой, они несколько раз встречались. Говорят, она ему очень понравилась («говорят», надо понимать, сказала сама Леля), ну, а что он ее очаровал, это, во-первых, опять-таки сама Лелька скрыть не в силах, а во-вторых, и я могу подтвердить. Так вот сегодня, значит, вечер, а завтра — пикник в лесу. А тут вдруг дядя Миша, как снег на голову! Согласись, обидно!

— Как, Надя, и ты недовольна? От тебя-то уж я никак этого не ожидала, — с упреком перебила ее Галя.

— Нет, Галка, ты таки все-таки от большого ума глупой иногда бываешь. Ну как не понять? Чего, кажется, проще? Дяде-то я всегда очень рада, он такой милый, но… Но… Почему бы ему не приехать денька через три? Всего три денечка обождать! А теперь — подумай только! — не придется ни на вечере, ни на пикнике побывать. Впрочем, тебе про это толковать — все равно что глухому обедню слушать: ничего ты в этих делах не смыслишь. Ну, бегу, все-таки чаю с куличом выпить надо, пирогов попробовать тоже… О-о-ой как тесно!.. А на столе столько вкусных вещей. Вот не везет! Так что же, идешь поить меня, Галка?

— Иду, иду, моя несчастненькая, — засмеялась та и последовала за подругой.

Надя говорила правду: плохое настроение Таларовых, матери и дочери, действительно было вызвано несвоевременным, по их соображениям, приездом Михаила Николаевича, мешавшего выполнить предначертанную ими праздничную программу. Между тем этот бал и пикник, устраиваемые предводителем дворянства, сулили столько радужных надежд.

Леле стукнуло уже двадцать два года. Высокая худощавая шатенка, с хорошеньким личиком и стройной фигурой, кокетливая и бойкая, много танцующая на вечерах и окруженная молодежью, тем не менее, до сих пор не нашла человека, который пожелал бы навсегда связать с ней свою жизнь. Слишком высоко задиралась эта хорошенькая головка, точно снисходя до остальных.

Что-то сухое и неприятное было в выражении глаз и особенно в улыбке, безусловно портящей ее лицо. За привлекательной внешностью чувствовалась себялюбивая, холодная натура; в разговоре то и дело прорывалась резкая, нетерпеливая, иногда злая нотка.

Такова и на самом деле была Леля. Девушка занята была исключительно только собой; тщательно охраняя свою личность от всего, что, как ей казалось, унижало ее достоинство, она, ничуть не стесняясь, больно и обидно задевала колкими шутками и неделикатными намеками самолюбие других. Тщеславие девушки сильно страдало от того, что подруги уже успели выйти замуж, она же, с ее точки зрения, несомненно самая красивая и интересная из них, все еще была девицей, и впереди не предвиделось ничего определенного. И вот теперь, когда судьба улыбнулась ей, прислав в их края молодого Ланского, на которого, казалось, она произвела в Петрограде сильное впечатление, вдруг, как снег на голову, нагрянул этот незваный гость. При одной мысли отказаться от всего ради приезда этого «несносного, противного дяди Миши», девушка задыхалась от злости.

Как ни мало была расположена к шурину Марья Петровна, она все же признавала необходимым считаться с ним как с нужным человеком. Бросить его в первый день Пасхи в доме одного, приехавшего, как к тому же выяснилось, всего на двое суток, было бы более чем негостеприимно. Таларова именно в это утро дала себе слово, насколько это окажется в ее силах, быть любезной и предупредительной с братом покойного мужа. Причина этого решения непосредственно вытекала из короткого, но крайне неприятного письмеца, полученного ею из Петрограда от сына. Оно же являлось и вторым, еще неведомым Наде источником окончательно омрачившегося настроения Марьи Петровны.

Виктор уже четвертый год числился студентом столичного университета, но проводил время, кажется, везде и всюду, за исключением именно этого учреждения. Праздная, шумная жизнь так поглотила юношу, что он никак не удосуживался заглянуть вовнутрь этого здания: когда он возвращался часов в шесть-семь утра с приятельской пирушки, было как будто слишком рано; а когда, выспавшись и подкрепившись плотным завтраком и доброй бутылочкой вина, он подумывал завернуть скуки ради до обеда на какую-нибудь лекцию, оказывалось четыре или половина пятого — час, когда, если память не изменяла Виктору, студенты расходились уже по домам.