Анатолий Голубев - Никто не любит Крокодила

Роже не слушал ворчания Оскара, внезапно вспомнил, что в отеле ждет Мадлен и он обещал приехать пораньше. Роже посмотрел на зеленый циферблат автомобильных часов — стрелки показывали пять минут первого.

«Ладно, будем считать, что Мадлен еще не приехала! А сейчас спать! Иначе Оскар окажется прав — в „поезде“, да еще таком скучном, и впрямь заснешь!»

— Роже, перестань! Нас увидят! Потом, я должна работать… — Ваша женственность, у нас еще есть время! Гонка через сорок минут!

— Ну перестань! — Цинцы оттолкнула Роже. — Не валяй дурака! Через десять минут все будет известно Мадлен!

Последний довод привел Роже в себя.

— Хорошо. Давай работать. В последнее время ты так боишься кривотолков, будто институтская девица!

— Роже, тебе следует обратиться к психиатру!

— Уже. Обращался. Заплатил триста франков, а он мне задал тот же вопрос, который покойный отец задавал мне бесплатно: «Что ты о себе думаешь?»

— Если бы не интервью, я послала бы тебя к черту! Ты невыносим, когда встаёшь не с той ноги. Удивляюсь, как с таким характером ты выигрываешь гонки!

— Ваша женственность, можно рассматривать это как первый вопрос интервью?

— Нет. Лучше как последнюю глупость, которую ты произносишь сегодня утром. — Цинцы миролюбиво скользнула, рукой по колючему ежику дюваллоновской прически.

Роже рассмеялся. Цинцы злилась, и это доставляло ему удовольствие. Достигнув своего, он успокоился.

В многочисленных интервью, большинство из которых было сделано Цинцы, Роже руководствовался одним добрым правилом, подсказанным ею: говорить свободно обо всем, но стараться говорить как можно меньше обо всех!

После провала попытки установить мировой рекорд даже более классный гонщик, чем был тогда Крокодил, рисковал многим. И у Роже, как и следовало ожидать, после неудачи очень плохо сложился сезон. Крокодил никак не мог найти подходящую «конюшню». И если бы не Цинцы, поддержавшая его паблисити бойко написанными газетными материалами, неизвестно, как бы сложилась велосипедная карьера Дюваллона.

Это как и в жизни вообще. Одни до смерти расплачиваются за свои ранние опрометчивые браки, другие — за слишком раннюю, хотя и заслуженную, славу. И то и другое опасно: не хватает жизненного опыта, чтобы удержать достигнутое. Роже своей жизнью мог подтвердить справедливость обоих положений.

Цинцы достала блокнот из объемистой женской сумки, по привычке сунула в рот незажженную сигарету и на мгновение затихла. Роже любил смотреть на Цинцы в минуты, когда изнутри ее, буквально зримо, поднималась другая Цинцы — умная, прекрасно разбиравшаяся во всех тонкостях велосипедной жизни, одержимая работой и только работой. Она судила о тактике гонок не хуже любого менеджера и к тому же могла проникнуть в самую душу человека, с которым говорила. Именно это качество, наверно, сделало ей имя, позволило стать едва ли не первой журналисткой империи колес.

— Скажите, Роже, — вполне официально обратилась она к Крокодилу, словно наконец поймала давно ускользавшую от нее мысль, — последнее время вы заработали много денег, что, очевидно, и позволило вам тратить силы на такую, по, сути, второстепенную гонку?

Роже вскинул глаза на Цинцы. Она била прямо в точку. Но удар наносился в мягкой и приятной для него форме.

— Да, заработал, возможно, даже больше, чем следовало. Хотя минувший год и был для меня трудным. — Роже в отличие от Цинцы гораздо медленнее включался в словесную игру. — Помните, я застудил грудь во время гонки Флеш — Валлоне и долго болел. К тому же недавняя смерть моего друга Тома Тейлора заставила о многом задуматься. Я не уверен, что сейчас закончил внутреннюю борьбу с самим собой, вызванную смертью одного из лучших гонщиков мира.

Это уже была прямая ложь. Роже, как никогда, был уверен, что период внутренней борьбы, неминуемой и затяжной, только начинается.

— Будь у вас выбор команды для участия в «Тур де Франс» следующего года, кого бы вы предпочли? — Это была ответная ложь Цинцы. Она прекрасно знала, что Крокодилу уже не бывать фаворитом «Тур де Франс» и, если при стечении самых счастливых обстоятельств он туда все-таки прорвется, выбирать будут его, а не он. Невозможно повернуть вспять ход времени…

— Я предпочел бы иметь своим товарищем по команде Горта. Он все время стоит на моем пути. Завидует мне. И очень хочет победить… На Шоссе это ему сделать куда труднее, чем в закулисной возне, на которую он мастер. Я всегда предпочту Горта в своей упряжке, чем в рядах соперников. Хотел бы еще раз дать ему возможность убедиться, что моя слава далась нелегко, а превзойти ее и того труднее. Вообще, честно говоря, без дружеской дуэли с Гортом моя жизнь показалась бы слишком пресной и неинтересной.