Лия Симонова - Лабиринт

Разговоры, тихие и бурные, с приливами и отливами, между собою и со знакомыми, вечно наполняющими их дом, сопутствовали Лине с колыбели, их отсутствие воспринималось ею как ничем не восполнимая пустота. Взрослея, она все чаще раздражалась обилием произносимых слов, которые, несмотря на их справедливость и убедительность, испарялись бесследно, так и не воплощаясь в реальность и не принося видимой пользы. Жизнь не становилась краше, как страстно желали того все окружающие ее люди, а, напротив, все ухудшалась и уже совсем покатилась под откос. И никто, даже самые головастые и блистательные охотники долгих бесед, не в силах был удержать ее, изменить к лучшему. Так к чему же словопрения?..

Мужчин Лина еще могла понять, но приверженность мамы и других женщин к рассуждениям о политике, экономике и прочих премудростях воспринимались ею как притворство. Она полагала, что женское дело, прежде всего, быть привлекательной, со вкусом одеваться и кружить голову мужчинам. Хорошо бы всем подряд. А уж потом, когда-нибудь, для одного из них, ее избранника, растить здоровых и жизнерадостных детей, с блеском вести дом и всеми силами помогать мужу возвышаться, чтобы даже среди общей неразберихи самой жить не зная нужды, беспечно и празднично.

Постоянно вертясь перед зеркалом, Лина видела, что она недурна собой, хотя зеркало и не позволяло ей ощутить ту великую притягательную силу, которая таилась во всем ее облике.

Большие темные глаза за внешним спокойствием и робостью скрывали необузданные желания и своевольный нрав. Шелковистые волосы, цвета кофейных зерен, полукружьями искусно уложенные на уши и забранные назад, как нельзя лучше оттеняли нежную, тонкую кожу лица и подчеркивали мягкость, округлость его линий, обманывающих трепетностью и покорностью. А вся невысокая, стройная и гибкая девичья фигурка с движениями легкими и изящными таила в себе глубоко спрятанное до поры пламя, и казалось, создана природой с коварной целью — привораживать.

Еще не сознавая этого в полной мере, Лина успела заметить, что ее взгляды, чарующие улыбки и неназойливое кокетство, в подходящий момент пущенные в ход, неотразимо действуют на мужчин, не только молодых, но и в возрасте. От ее близости они оживляются, с ними происходит что-то, пока неведомое ей. Это Лину смешило, но не смущало и льстило самолюбию.

Пасмурное утро усугубляло скверное настроение Лины, которое, впрочем, никогда не покидало ее на пути в школу. Среди всех невеселых мыслей она пыталась отыскать хоть что-нибудь, о чем думать было бы приятно. Воспоминания о вчерашнем госте отца, незнакомом ей раньше профессоре Кокареве, как будто обрадовали ее. Она с удовольствием окунулась в них, заново переживая галантное ухаживание взрослого человека, его откровенные поглядывания на все за ужином и полные таинственного смысла улыбки, посланные ей лукавыми, совсем не состарившимися глазами.

Редкие, ярко-васильковые глаза незнакомца сразу обращали на себя внимание. Пышную, темную шевелюру уже тронула седина, но стройная, подтянутая фигура и элегантный костюм делали его молодым. Лина не ушла сразу же после ужина, как поступала обычно, — осталась возле нежданного поклонника.

Как выяснилось позже, профессор Кокарев Владислав Кириллович встретился отцу в недавней зарубежной поездке и покорил его образованностью и оригинальностью суждений. При том жадном любопытстве, которое отец испытывал к людям, не было ничего необычного в его увлеченности новым знакомым, которого он, судя по всему, ждал с нетерпением и слушал почтительно, не перебивая, что всегда трудно ему давалось. Вполне вероятно, они подружились бы, если б не заговорили о сложностях раскрошившейся жизни…

В отличие от большинства отцовских приятелей впервые появившийся гость говорил бесстрастно, как бы нехотя, из вежливости. Но все сказанное им, хотя и не полностью было понятно Лине, все же запомнилось — слишком уж отличалось от того, что она слышала прежде.

Всех самых популярных экономистов, имена которых часто и благоговейно произносились в их гостиной, синеглазый профессор обзывал приверженцами вульгарного и упрощенного марксизма, ничем не отличающегося от марксизма пресловутого «Краткого курса истории ВКП (б)». Он был убежден, что нынешние властители дум повернули прежние лозунги на сто восемьдесят градусов и не призывают больше к всеобщему обобществлению, зато к повальной приватизации, но следуют все той же сталинской догме о всесилии производственных отношений…