Михаил Демиденко - Приключения Альберта Козлова

— Раскулачили!

Толик вынес из палатки немецкую канистру. Шум за столами смутил Нину Сергеевну: она замолчала, растерянно огляделась и покраснела.

— Продолжайте! Продолжайте! — сказал политрук Иванов.

Прохладный взял канистру и сделал еще какой-то таинственный знак старшине.

— Товарищ командир! — завопил старшина во весь голос.

— Неси, неси! — приказал ротный. — Я не умею говорить тосты за косым столом. Шагом марш!

Никто не подозревал, что у Толика хранилось богатство — канистра спирта и два ящика американской консервированной колбасы. Где он это раздобыл, осталось тайной. Да нас, собственно, это и не интересовало. На то и существует старшина, чтоб иметь запасы.

И сразу почувствовали, как хорошо, что к боевому товарищу приехала в гости жинка…

По колпачкам-стаканчикам разлили разведенный водой спирт, на двоих досталось по банке консервов. Баночки открывались по-особенному, не ножом или топором, а сбоку торчал маленький беленький язычок из жести, он подцеплялся специальным ключиком, накручивался, и баночка аккуратно открывалась.

— Банки не зажиливать, — предупредил старшина. — Отдадите. Для пуговиц пригодятся, для выстреленных гильз.

В банках лежала колбаса! Красная, пахучая, отдающая почему-то фосфором.

— Ой, я совсем забыла! — сказала Нина Сергеевна. — У меня подарки. Наши женщины собрали… Вася! — обратилась она к мужу. — Сбегай принеси!

Оказывается, Шуленина звали Васей. В присутствии жены он выпрямился, посолиднел, не чадил беспрерывно самокруткой.

Шуленин принес два мешка.

— Вот! — сказала счастливая Нина Сергеевна и вынула из мешка маленький мешочек и положила перед капитаном Ивановым. Потом она положила такой же маленький мешочек перед младшим лейтенантом, пошла вдоль стола и перед каждым бойцом клала мешочки.

— От наших женщин. Простите, что скромные подарки…

Она на самом деле была счастлива. Она мечтала увидеть мужа, познакомиться с его командирами, товарищами, ее подруги собирали подарки, провожали ее в путь, давали наказы…

— Мальчики, я про вас знаю, — сказала она и дала нам с Рогдаем по мешочку.

— Спасибо!

В мешочке оказался еще мешочек. Я долго крутил его, пока не догадался, что это кисет для табака. Еще лежали теплые носки из белой шерсти и джемпер-безрукавка домашней вязки.

Рядом сидел Брагин и крутил в руках большой носовой платок. На уголке красовалась вышивка: «Возвращайся живым!»

— Живым, — размышлял он. — Если убьют, как же мертвым вернусь? Что это за тряпочка? Если портянка, то почему одна?

— В нее сморкаются, — объяснили ему. — В платок сморкаются. Если будешь спать зимой на снегу и схватишь насморк.

Толик сроду не употреблял носовых платков, да и насморка, наверное, у него никогда не было.

— Тихо! — поднялся Прохладный. — Я хочу выпить, друзья-братья, мензурку со спиртом за то, чтоб победа была как можно скорее, и за то, чтоб мы жили как можно дольше. Остальное приложится. Ура!

— Ура! — закричали, поднимаясь с плах, бойцы нашей роты.

Я пить не стал, отдал спирт товарищам. Рогдай выпил, как большой. Мне не понравилась его смелость. В тринадцать лет спирт пить — пусть ему налили даже немного — рановато. Был бы жив отец, он бы такое не позволил.

Закусывали колбасой. Америка — страна богатая, если в войну объедается подобными консервами.

— А что у вас во втором мешке? — не утерпел и спросил через стол Брагин.

— Табак. Опять я забыла, — ответила Нина Сергеевна. — Там письма. Девушки с фабрики написали письма молодым бойцам.

— Сколько курева?

— Килограммов двадцать.

— Дайте сюда, распределим, а то ваш муж за один присест выкурит. И письма давайте. Бородачам, — показал старшина на бойцов, — хватает писем из дому. Я один неженатый. Буду письма читать, не пропадать же добру. В жизни не получал ни одного письма.

Под общий смех и шутки письма девушек с подмосковной фабрики передали старшине. Начались разговоры… Предложили спеть. И запели: «Ревела буря, гром гремел».

Слушая песню, я вспомнил, как мы выезжали семьей за город в СХИ, к Лысой горе. Река Воронеж текла спокойно, песок с горы стекал в воду, дно белело. Обыкновенно с нами ехали приятели отца по работе, тоже с семьями. Заводили патефон, ставили модную пластинку «Утомленное солнце нежно с морем прощалось». Взрослые выпивали, слушали патефон, танцевали, пацанье носилось по кустам и играло в войну. Ребятишки не надеялись, что на их долю выпадет хоть маленькая война, настоящие походы… Война казалась интересной игрой. Взрослые вспоминали гражданскую, рассказывали истории. Теперь шла война, настоящая, великая, а люди почему-то вспоминали мирные неинтересные дни.