Мони Нильсон - Цацики и любовь

Вот это да. Неужели они уже такие большие, что люди их боятся? Слышать это было даже немного приятно.

Цацики не удержался и взглянул на свое отражение в окне, но выглядел он точно так же, как прежде. Ничего устрашающего в нем не было.

— Она стоит тыщу крон! — в отчаянии закричал Пер Хаммар, когда Стиг взял его доску под мышку и скрылся в подъезде. — Родители меня убьют.

— Не волнуйся, Йоран заберет ее, когда вернется с работы, — успокоил его Цацики. — Пошли лучше поиграем.

— А как по-твоему, в четвертом классе еще можно играть в «Лего»? — спросил Пер Хаммар позже, когда они сидели у Цацики в комнате. — Потому что бросать я точно не собираюсь, — добавил он, пристрелив одного из человечков Цацики. — «Плеймобиля» это тоже касается.

— Мы можем об этом никому не говорить, — предложил Цацики.

— Точно, — обрадовался Пер Хаммар. — Пусть это будет детской тайной кровных братьев.

Был первый школьный день, и они спешили на перекличку. Когда они шли через парк Крунуберг, Мамаша взяла Цацики за руку. Цацики высвободил руку и спрятал ее в карман.

— Ого, — сказала Мамаша. — Тебя уже и за руку нельзя взять?

— Нет, нельзя, — ответил Цацики и пнул ногой камешек, да с такой силой, что голуби испуганно взлетели в воздух. — Я уже большой.

— Ясно, — проговорила Мамаша, и в ее голосе зазвучали обида и разочарование. — Значит, теперь у нас новые правила, да?

— Yes , — сказал Цацики. — Я же теперь в четвертом классе, сама понимаешь…

— Понимаю, но, боюсь, иногда я буду об этом забывать.

Вдруг она накинулась на Цацики — крепко обняла его и поцеловала влажными губами в нос.

— Отстань, — взмолился Цацики и пугливо посмотрел по сторонам, нет ли кого рядом.

Но, к счастью, на дорожке они были одни, их никто не видел. Даже пьяниц на пьяной лавочке не было.

— Ой, прости, забыла, — рассмеялась Мамаша. — Мне просто так захотелось тебя обнять.

Беременные, видимо, очень любят обниматься. С тех пор как Цацики вернулся домой, Мамаша проходу ему не давала. Она целовала и обнимала его и все время хотела быть с ним. Но у Цацики были свои дела. Такие, в которые мамаш не допускают. Мамаше это не нравилось.

— Может, лучше полежишь? — предлагал Цацики, когда они с Пером Хаммаром собирались в парк или на школьный двор проверить, нет ли там Элин и Сары, и Мамаша порывалась пойти с ними. Элин и Сару они так ни разу и не встретили, хотя летом Пер Хаммар не раз видел, как они катаются на роликах.

— Нет, — отвечала Мамаша. — Я уже належалась.

— Все равно с нами нельзя, — говорил Цацики, стараясь подавить в себе угрызения совести.

Укладывать Цацики вечером — это пожалуйста. Полежать с ним рядом и почитать. Почесать спинку и поболтать в темноте. Это мамы умеют лучше всех.

— Только никому не рассказывай, — просил Цацики. — А то меня будут дразнить.

— Ерунда какая, — говорила Мамаша. — Поверь мне, большинство детей в твоем возрасте любят, чтобы им почесали спинку перед сном. Думаешь, в десять лет человек уже взрослый?

— Почти взрослый, — отвечал Цацики. Чтобы устроиться поудобней, ему приходилось подвинуться почти к самой стене.

Мамашин живот очень вырос, и ей все время было жарко. В Стокгольме было почти так же тепло, как в Греции, поэтому она часто ходила по дому в одном белье, поглаживая свой потрясающий, огромный живот.

— Как удобно, если надо вдруг почесать пупок, — смеялась Мамаша. — Скоро он будет торчать, как кнопка.

У Цацики в голове не укладывалось, как в этом животе может сидеть настоящий живой ребенок! Этот ребенок — брат или сестра Цацики — был длиной примерно с линейку. Только если это мальчик, ему сильно не повезло, потому что они всё время называли его Рециной. Во всяком случае, Мамаша с Цацики. Йоран предпочитал звать ребенка Карин.

Цацики говорил с Рециной каждый день, потому что Мамаша сказала, что она всё слышит. И хорошо — ведь, родившись, она сразу узнает своего старшего брата.

Последнее время она стала шевелиться и бить ножками. По крайней мере, Мамаша это чувствовала. Она клала руки на живот, и на ее лице появлялось особое, глуповатое выражение.

— Потрогай, — говорила она. — Скорей!

Но Рецина была вредная девочка. Как только Цацики или Йоран клали руку на Мамашин живот, она сразу замирала.

Цацики беспокоился, как бы она не оказалась жуткой врединой, — ведь она начала вредничать, еще не появившись на свет!