Мони Нильсон - Цацики и любовь

— Я умираю! — кричал Пер Хаммар. — Я умираю!

Цацики не выдержал и рассмеялся, такое уморительное это было зрелище: Пер Хаммар как безумный скакал по кухне, задрав вверх кровоточащий большой палец.

— Держи, — Цацики протянул ему кусок бумажного полотенца. Он начал немного беспокоиться: вдруг Пер Хаммар умрет от потери крови?

— Сперва надо смешать кровь, — устало сказал Пер Хаммар и протянул свой несчастный палец.

Жалкая капелька Цацики уже засохла, но у Пера Хаммара крови было столько, что с лихвой хватило на двоих.

Они соединили свои пальцы и поклялись: что бы ни случилось, никогда, никогда не бросать друг друга.

Войдя в кухню, Мамаша побледнела. Даже Йоран, никогда не теряющий самообладания, бросил пакеты с продуктами на пол и в два прыжка подскочил к мальчикам.

— Что случилось?

— Мы стали кровными братьями, — поведал Цацики.

— Думаете, я умру? — спросил Пер Хаммар, показав им свой обмотанный палец. На повязку ушел целый рулон бумажных полотенец.

— Нет, — засмеялся Йоран, осмотрев порез и заклеив его пластырем.

— Но я потерял очень много крови, — пожаловался Пер Хаммар. — И мне до сих пор адски больно. Ты только подумай, я только что чуть не пожертвовал жизнью ради тебя. Кровного братства крепче и быть не может.

В этом Цацики не сомневался.

После этого Пер Хаммар переехал к Цацики.

— Кровных братьев разлучать нельзя, — серьезно заявил он, стоя у них на пороге с сумкой, — к тому же у вас мне намного лучше.

— Да, но, когда начнется школа, ты должен вернуться домой, — сказала Мамаша.

— Я, может, вовсе не буду ходить в школу. Дома у меня все ругаются. Мама говорит, что папа мог бы убирать и готовить, а не валяться целыми днями перед телевизором.

— Твоя мама права, — ответила Мамаша. — Ведь она ходит на работу.

— Да, только папа говорит, что это не мужское занятие. Он считает, что помогать должна Карин. А Карин отказывается, потому что хочет все время тусоваться с друзьями. Тогда папа начинает орать на Карин, а Карин орет на него, а потом начинает реветь и запирается в туалете. А туалет у нас один. Вчера мне пришлось идти на улицу и писать на клумбу. Не очень-то это приятно.

— Вот это да! — восхитился Цацики. — У нас тоже так будет, когда мы станем настоящей семьей?

— Вряд ли, — усомнилась Мамаша. — У нас два туалета, к тому же Йоран всегда всё убирает.

— Да… — проговорил Пер Хаммар. — Но Йоран не считается, он ведь еще у вас и булочки печет.

Они спали в домике под потолком. К счастью, Пер Хаммар перестал писаться по ночам. И Мамаша, и сам Пер Хаммар были очень этому рады. Мамаше не нужно было лишний раз стирать простыни, а Пер Хаммар мог, наконец, расслабиться. Раньше он боялся у кого-либо ночевать, кроме как у Цацики.

— Ура! — радовался Пер Хаммар. — Теперь-то мы точно взрослые! Долой мокрые простыни! Да здравствуют скейт и девчонки!

Девчонки ладно, но со скейтбордом у Цацики дело обстояло плохо. Несколько дней Пер Хаммар учил его кататься. Они тренировались там, где не было других скейтеров. Цацики не хотел, чтобы кто-то видел, что у него не получается. Лучше уж он вовсе не будет заниматься тем, что ему не дается.

Пер Хаммар, наоборот, тренировался как заведенный, пока не добивался своего. Когда на физкультуре или на переменах они делились на команды, одноклассники всегда выбирали его первым.

Цацики всегда выбирали последним. Ему было стыдно. Мамаша могла сколько угодно уверять его, что это не главное и что он умеет много чего другого. Но танцы были не в счет. Даже наоборот.

— Зато с девчонками у тебя всё в порядке, — утешал его Пер Хаммар. — А скоро ты и на доске научишься.

Пер Хаммар уже умел делать олли и разные флипы. Олли, прыжок на доске, — это основа всего, говорил он. Цацики попробовал прыгнуть, но разбил локоть и коленки. Доска укатилась на дорогу и врезалась в припаркованную машину, так что заорала сигнализация. На всю Паркгатан.

На улицу вышел Стиг, консьерж из соседнего дома, и пригрозил, что заберет у Пера Хаммара доску.

— Еще чего, — хихикнул Пер Хаммар. — Не имеете права!

Пер Хаммар всегда хихикал, когда нервничал, но Стиг об этом не знал и потому рассердился еще сильнее.

— Хулиганье! — заорал он. — Проклятое хулиганье! Из-за таких, как вы, люди на улицу выходить боятся!