— Пошел я к Петьке за книжкой, а этот дядька открыл мне дверь и сказал: «Чего вас черти носят, нет Петьки дома!» — и захлопнул дверь. А я знал, что Петька дома, — он же больной. Опять позвонил, а дядька этот и говорит: «Позвонишь еще раз, ухи оборву!» Ну, я и ушел, и правильно, что ушел: такой бы мог оборвать уши, куда я против него, без пистолета…
Севка, наверное, долго бы еще распространялся, но его прервал Борода:
— А где живет твой Петька?
Задержанный снова рванулся к Севке, зарычав: «Убью, гаденыш!» — но Борода осадил его, а Копчушка важно изрек:
— Но, но! Вы не очень задавайтесь и не ругайтесь. Никто вас не боится. Это вам не на темной лестнице. Там я был без оружия, а вы в кармане за наган держались.
Неожиданное заявление Севки всех рассмешило. Борода повторил вопрос. Севка сказал, что приятель его живет на Екатерининской, номера дома не знает, а квартира семь.
У ворот зафыркал автомобиль. Это приехали чекисты. Ян Вольдемарович распорядился немедленно произвести обыск в квартире семь.
— Парень пусть покажет дом, не выходя из машины! — предупредил Лембер.
Чекисты уехали, арестованного увели красноармейцы, а ребята, порядком взбудораженные, потолковали о случившемся и разошлись по домам.
* * *
Анны Петровны не было дома. Я тщательно запер все двери и, не поужинав, лег спать. Долго ворочался на своем диване, прислушивался. Мне казалось, что кто-то ходит по кухне, пытается открыть дверь на лестницу. Все время перед глазами вставал раненый бандит, и я, сжавшись, натягивал одеяло на голову.
Утром на пороге мастерской меня встретил Яков Лукич.
— Все знаю, можешь не рассказывать! Мне уже звонили из Чека. Молодец, хомяк!
Вскоре появился Борода. Бросив свое обычное «здорово, палки-махалки», он прошел в кабинет начальника, а через несколько минут меня позвал Лукич. На столе лежал мой браунинг. Лукич приветливо улыбался. Борода встал, протянул мне руку и торжественным голосом произнес:
— От лица службы объявляю вам благодарность за помощь в задержании важного преступника!
Он так крепко стиснул мою ладонь, что у меня невольно выступили слезы. Я прерывающимся голосом выдавил «спасибо» и стал растирать занемевшие пальцы. Лукич и Борода заулыбались.
— Ты извини, палка-махалка, это я от души! А сейчас, если начальник разрешит, проводи меня до ворот.
Я вопросительно посмотрел на Лукича. Он кивнул головой. Мы вышли на улицу.
— Вот что, Саня, — начал Борода, — есть разговор, только тут не место. Приходи ко мне в гости. Часов в восемь. А если меня не будет, подожди. Гостиницу «Париж» знаешь?
— Знаю!
— Ну вот. Зайдешь и скажешь вахтенному, что ко мне. Подымешься по трапу — и направо, каюта пять. А если меня еще не будет, ключ под комингсом.
Я ничего не понял и широко раскрыл глаза.
— Что же тут непонятного? — удивился Борода. — Вахтенный — это дежурный, трап — лестница, а комингс — порог. Придешь, скажешь вах… тьфу дежурному: так, мол, и так, иду к Бороде. Прямо по лестнице на второй этаж, направо первая каюта — ну, комната! — номер пять. Нагнешься, возьмешь под порогом ключ. Садись, читай, а если захочешь есть — полезай в рундук, там хлеб, сало…
Что такое рундук я тоже не знал, но про себя решил: скорее умру с голоду, но не стану спрашивать, что это такое.
* * *
В гости к Бороде я направился в семь часов. На захламленных улицах, носивших еще дореволюционные названия: Всехсвятская, Дворянская и даже Жандармская — повсюду следы зимних боев: много сгоревших и полуразрушенных домов, витрины магазинов, заколоченные досками, разбитые уличные фонари, оборванные провода и груды битого кирпича. Неподалеку от гостиницы, на противоположных углах главной улицы, помещались два иллюзиона (так тогда называли кинотеатры) — «Рекорд» и «Паласс». Возле них толпились мальчишки, торговавшие поштучно папиросами и махоркой. Они громко выкрикивали:
— А вот кому «Египетские»!
— А вот кому махорочки! Кременчугскую крупку на одну закрутку!
Папиросники затевали шумную возню вокруг каждого покупателя. Изредка по улицам проезжали извозчики, их здесь называли «фурками». Лязгая цепями, промчался грузовой автомобиль с полным кузовом красноармейцев. Ощетинившийся во все стороны штыками, грузовик походил издали на громадного ежа.
На улице стало темнеть.
Покрутившись возле «Парижа» еще минут пятнадцать, я сверился по часам в витрине часовщика и ровно в восемь толкнул тяжелую дверь.
Читать дальше