Елена Соковенина: Волшебная палочка госпожи Тендер, или Приключения дорогой редакции

— О том и речь, — скромно говорит наша Фея, и упархивает, помахивая волшебной палочкой.

А мы отправляемся собирать информацию про шпаргалки. Обходим здание Невероятно Современного Учебного Центра. Просачиваемся в кабинеты, где сидят педагоги. Подстерегаем детей возле учебных кабинетов. И везде требуем сейчас же и здесь же вспомнить: как и что было.

— Нет, как было на самом деле! — пристаём мы. — Как это ничего не было? А если вспомнить как следует? Нет, если как следует вспомнить. Что значит, ничего не помню? Госпожа Тендер велела оказывать нам всяческое содействие. Сказала, всех, кто не признается, будет пытать хлористым кальцием — лично. Что, струсили? Ну, то-то.

— Девочки, — умоляет чей-то дрожащий голос, — вы только имя, пожалуйста, измените. Перед учениками неудобно…

Часа через два работа Невероятно Современного Учебного центра превращается в сущее безобразие: учителя не могут перестать делиться воспоминаниями друг с другом, ученики подслушивают под дверью, а мы отправляемся дальше — опрашивать прохожих, знакомых и родственников.

Наконец, диктофон можно выключить, блокнот убрать в сумку, и, собственно, бежать домой, расшифровывать.

Следующая запись в блокноте:

— Я стеснялась всех. Теперь мой сын стесняется всех. Гости. Магазины. Поликлиника. Боится звонить по телефону. На уроках встаёт и молчит! Я с ума с ним сойду. Что делать, дорогая редакция?

— Ага, — отвечает дорогая редакция, то есть, Медведь. — Говори.

Я говорю:

— Самое ужасное — это говорить в присутствии посторонних. Во-первых, можно ляпнуть глупость. Во-вторых, голос у тебя какой-то противный.

— Это у меня голос противный?

— Я говорю, кажется! Кажется, что у тебя голос противный.

— Это твои субъективные впечатления, — отрезает Медведь. — И нечего их мне навязывать!

— Я говорю, МНЕ кажется, что у МЕНЯ голос противный.

— А! Ну, это другое дело. Мамины гости, конечно?

— Конечно. «Какая большая девочка выросла! Замуж скоро? Уже и жених есть? А я тебя вот такусенькой помню!»?

— Восторг, — говорит Медведь. — Пиши ещё одну тему: «Мамины гости». Монолог школьника. Его мысли, слова гостей — и больше ничего. Вот так, как ты мне сейчас рассказала. Ну-ну, продолжай. Как-то же ты всё-таки выросла, от стеснения не померла? И даже, глядите-ка, стала журналистом. Давай-давай, делись информацией.

— Ну, просто… Ну, я не знаю. Оно само исправилось.

— Но что-то же ты делала.

— Я пряталась, Медведь. Пряталась, а потом, когда становилось скучно, выходила.

— Ну?

— Ну, и как-то со временем все привыкли. А потом уже привыкла я.

— Привыкла прятаться?

— Нет. Привыкла, что никто не собирается надо мной смеяться. Потом… ну, как бы покороче.

— Давай длинно, если не можешь по-человечески.

— Понимаешь, какая штука. Я любила читать.

— Это и так за километр видно.

— Не перебивай меня. Больше всего я любила смешные книжки. Мне всё время хотелось тоже сказать что-то смешное. Ну, и ты понимаешь, что при таких обстоятельствах ни одного шанса остаться букой.

— Вот! Тема! Пиши.

— Да пишу, я пишу.

Я сижу перед открытым новым файлом. Мне не пишется. Потому что я не знаю, как подойти к вопросу. Я знаю, что сказать, но не знаю, как это сказать. С чего начать.

Но у меня есть несколько рабочих секретов. Например, когда не знаешь, с чего начать, можно начать не с начала, а с того места, про которое уже всё понятно. Хоть с конца. С конца даже удобнее. Или письмо редактору. Или не редактору. И я пишу:

«Прости, мам. Ты, конечно, обидишься. Но девочка Маша, про которую ты говорила, что она плохо на меня влияет, давно выросла. Теперь ты время от времени спрашиваешь, как у неё дела. Как дела в школе у её двух мальчиков. Передаёшь ей привет и поздравления с Новым Годом. И это твои слова: „Она была твоей единственной настоящей подругой!“ А, между прочим, тётя Надя, Машкина мама, думала то же самое обо мне. Помнишь, вы развели нас по разным классам, чтобы мы реже встречались? Мне стало тогда так одиноко! Я даже стала хуже учиться. Помнишь?»

— Да, — говорю я вслух, — мама, конечно, обидится. Но другие мамы — они, может быт, прочтут и… Кто идеалист? Я? Иди ты… кофе попей, Медведь!

Медведь берёт две чашки и уходит с ними к кофейной машине, а я стираю написанное. Не годится. Нытьё не входит в мои обязанности. Попробуем так:

«Очень удачно, что дети не могут читать мысли родителей. Потому что если бы мой ребёнок мог это делать, он бы увидел маленькую девочку в слезах, которая клятвенно обещала сама себе: „вот будут у меня дети, никогда не буду запрещать им дружить с теми, с кем они хотят!“ И мне было бы стыдно. А так нисколько не стыдно, и можно запретить дружить с этим неприятным ребенком, за которым совсем не смотрят родители. Потому что всё-таки и время было другое, и вообще у меня была совсем другая ситуация. Не такая. Гораздо, гораздо благополучнее.