Ирина Лукьянова - Стеклянный шарик

— Ты, козза!

Николаева молча бьет его учебником по голове. Тот в ответ ее кулаком под дых.

Егоров, получая двойку по поведению в дневник, тянет:

— Т, т, т, ты, Ас-ся, еще п, п, п… — хотя видит, что уже опоздал угрожать.

Николаева загибается.

— Замолчали все, — обрывает их Евгеньевна. — Открыли тетради, пишем.

Николаева, отдышавшись, молниеносным толчком спихивает Симонова с парты и показывает Заварзину кулак.

— Николаева, я кому сказала?!

Симонов, поднявшись с пола, с рыком кидается на Николаеву. Та выставляет когти.

— Николаева, встать! Симонов, прекратить! Встать! Дневники оба мне на стол! Стоять оба до конца урока!

Палей улыбается, как Мона Лиза.

С цветами Асе все понятно: выпускают зеленые уши из семечка, сбрасывают с кончика листа шкурку, тянутся, распускают листья, набирают бутоны, потом из зеленого вдруг начинает такой цветной кусочек выбираться, потом разворачивается. Ася сидит над ними долго-долго, всматривается: как крепятся лепестки, где прячется нектар, как разложены семена по стручкам и коробочкам.

Про пчел ей тоже понятно: носятся, хоботом сосут, шерстью пыльцу собирают с тычинок, разносят по пестикам. Потом — семена и все сначала. Ей интересно, можно с пчелами дружить или покусают; кажется — можно, не кусали пока. Ася кормит пчел разведенным медом, воюет с осами и подбирает раненых бабочек. Поит их апельсиновым соком и рассматривает, как они сворачивают и разворачивают свой пружинный хоботок, в наручных часах тоже есть такая пружинка, она скручивается и раскручивается. Ася так часто открывает свои новые наручные часики — посмотреть, как крутятся шестеренки, равномерно дрыгается пружинка, блестят розовые камушки, — что крышка уже отстает сама собой. Зачем камушки, Ася еще не выяснила, но звучит красиво: на семнадцати камнях. Но про камни в часах в энциклопедии нет, а мама не знает. Ася спрашивала.

Про круговорот воды в природе понятно. Про ветер понятно — куда дует, откуда. Даже про раковину понятно, зачем так завернута.

Понятно ей и про взрослых: они по жизни натыканы, как столбы вдоль дороги. Вертикальные, бетонные и непреклонные. Они несут правила и порядок. На них дорожные знаки: обгон запрещен, качаться на стуле нельзя, упадешь (и упала). Бегать нельзя, слушаться можно. Слушаешься — хорошо, не слушаешься — плохо. Хорошо — похвалят, плохо — накажут. Если и неясно, то предсказуемо: не попадаться на глаза, вести себя тихо, тайн не выдавать, поорут и отпустят.

С котом тоже все понятно: будешь тискать — царапается, будешь чесать — мурчит.

А с Маринкой Вяльцевой Асе непонятно. Вот они играют во дворе. Ася Маринке мяч, а Маринка ей его обратно. Ася Маринке — привееет! А она в ответ — покаааа! А та ей — бонжуууур! А она — оревуааааар! А ей — хэлоооу! А она — гудбаааай! Ася — как его, по-немецки… гутен тааааг! А она Асе, тьфу, ёлки, — а-у-фидер-зеен! Хенде хох! Хальт! Дальше не придумали, стали мячик просто так пинать. Пинали-пинали, ржали-ржали, Маринка подошла, как ущипнет. И говорит: дура ты, Ася.

Засмеялась и пошла.

У Аси синяк, и Ася дура.

Ася думает: с Вяльцевой опасно. Может быть больно. Со взрослыми понятно когда опасно. С Вяльцевой непонятно.

Откуда Асе знать, что у Вяльцевой в голове. Вяльцева и сама не знает. Вскипело вот что-то — ходит тут такая Ася в красивом немецком свитерочке, маленькая, как куколка. А Вяльцева большая и нескладная. И придумывает эта Ася быстро и легко всякие трудные слова и странные игры. И настолько она во всех отношениях Маринки лучше, что хочется уже что-нибудь сделать, чтобы не умереть от ее совершенства. И Маринка говорит «Ася — дура», и громко смеется над паникой в ее глазах, и уходит отмщенная. Откуда это все Асе знать?

Мы же так хорошо играли, думает она, и слеза начинает течь по ее короткому носу. Конечно, Вяльцева такая большая, сильная. Захочет — вообще меня убьет. Нельзя с Вяльцевой играть. Опасно. Слеза капает с кончика на землю. Интересно, почему она такая соленая, у меня организм вырабатывает соль? А можно добывать ее из слез? А сахар вырабатывает?

Не лучше и с сестрами Байковыми. Зовут играть в резиночку, им вдвоем скучно прыгать. Они вдвоем дерутся все время. Прыгали на первой, нормально, на второй Оля вдруг говорит: ты вообще все не так прыгаешь, погоди, пусти, у нас не так, у нас вот как. Поставила Асю на свое место и стала сама прыгать, и никакой разницы. Таня говорит — Оля, сейчас вообще моя очередь. Ася говорит: вообще-то моя, я сейчас прыгала. Оля говорит: ты все не так делаешь! Таня говорит: Оля, ты вообще заткнись! Оля говорит: это ты перед Аськой выделываешься, а она вообще прыгать не умеет, я ее просто так позвала, постоять. А ты, дура, думала, тебя играть зовут? Тебя вообще никто никогда не зовет, поняла?