Ирина Эрбург - Лотарингская школа

Сабина стала прямо несносной — то и дело ругает меня. Я полагаю, что у меня скверный характер. Впрочем, все это неважно.

Только бы выдержать башо.

По-моему, главное не зависеть ни от какой среды, ни привязываться ни к какой идее, не испытывать никакого энтузиазма. Марк-Аврелий хорошо сказал: люди глупо занимаются другими людьми, никогда не утруждая себя самопознанием.

Сразу все переменилось. В моей жизни осталась только огромная пустота. В школе разговоры только о башо. Ирэн в восторге от Молино. За фортификациями. О нет, Розовый поросенок не будет моим идеалом. Пулю в лоб.

Я счастлива. Вполне счастлива. Сразу — счастье. Действительно, что может быть лучше, нежели курить папиросы, тянуть ликер и мечтать. Как это случилось? Это достойно Пруста. Разгадка: завтра я куплю себе мундштук. Я об этом думаю уже два дня. Завтра воскресенье. Я пойду в Латинский квартал — в первый раз за месяц. Куплю мундштук. Пачку «Честерфильд». Закажу стакан портвейна в «Капуляде». Бельмон, наверно, за него заплатит.

Я плохо занимаюсь. Если не будет удачи, я срежусь.

Прочесть: Лейбниц, Кант «Критика чистого разума», Декарт, Сен-Симон и Фурье о социализме. Я изменилась. Я не хочу ни сентиментальности, ни романтики. Только правду, холодную и ясную. Только красоту действительности, это кажется почти цинизмом, ввиду теперешнего состояния культуры, которая окаменела. Я анархистка, революционерка. «О, смерть, старый капитан, пора подымать якорь…» Усталость Бодлера, печаль Гете. Что еще? Но ведь это квинт-эссенция сентиментальности. Да, я далека от всего этого. Я хочу свежего воздуха, снега, простора — волосы на ветру, открытый ворот. Я хочу жизни, молодости и правды, особенно правды.

Габи, не прикидывайся слишком умной. В конце концов ты только славная девочка. А теперь — на боковую. Будем работать, спать, курить, пить. Жизнь прекрасна. Завтра сажусь за книги, буду готовиться к башо.

Мне холодно. Я потеряла стило. Я простужена. У меня всего пять франков, и это до конца недели. Я заперлась у себя, занимаюсь. Курю. Занимаюсь я с удовольствием. Надо будет выкрасть у мамы 10 или 20 франков. Довольно. Я хочу читать. Заниматься. Ночь такая теплая, такая прекрасная, что хочется плакать. Вот я плачу.

Шарль, мне необходима ваша любовь.

Сегодня во всех школах Франции экзамен.

Наступил «великий день башо».

Еще темно. По туманным улицам группами и в одиночку идут школьники. Возвращаются пьяные компании в котелках, с цветами, Жоржетт провела эту ночь у меня. Мы выходим вместе.

Около Сорбонны, где должны происходить экзамены, мы быстро выпили по стакану скверного кофе. В углу тянут белое вино несколько рабочих.

— Ого, башелье, плохо вам приходится!

— Ничего, только бы дожить до вечера.

Они правы, у всех «башелье» довольно плачевный вид.

У входа Сорбонны собралась уже целая толпа. Было семь часов. Пускали в восемь.

— Здравствуйте.

— Эй, вы! Вы тоже держите в Сорбонне? А где Луи?

— Он в каком-то лицее.

— Я ветеран. Я могу дать вам совет.

— Только не надо унывать.

— Слушайте, вот самые достоверные сведения о темах, которые будут заданы…

Вышел один из надзирателей.

— Господа, входите, предъявляя ваши повестки.

Мы разошлись по залам Сорбонны, темным, выстроенным амфитеатрами. Мы никогда еще не были в таких больших классах, где одновременно помещается по триста человек. Невольно мы примолкли. Мы рассаживались по скамьям. Каменные стены гулко отражали каждое слово.

Вот — Сорбонна.

Мы ждем еще полчаса. Наконец, входит профессор с большим запечатанным конвертом. Садится за стол.

— Итак, господа…

Тишина неимоверная. Пока он распечатывает конверт, все лица вытягиваются в ожидании.

— Итак, господа, вот сегодняшняя тема. «Что такое человеческий ум? Что такое наука о человеческом уме? Существующие в этой области основные противоречия взглядов. Что такое человеческий дух?»

Ого! Тема легкая. Облегченное «а» и свистки следуют за ее чтением.

— Господа, вам дается шесть часов для того, чтобы дать исчерпывающий ответ на вашу тему. Надзиратель, разнесите листы бумаги.

Мы получаем большие листы для переписки набело и цветные листы для черновиков. Сидящие рядом получают листы разного цвета для того, чтобы нельзя было передать свое сочинение соседу. За этим следят «тангенсы» — надзиратели, беспрерывно ходящие между скамьями.