Януш Домагалик - Принцесса и мальчишки

Мы постучали в дверь, но никто не отозвался.

— А что, если там нет никого? — спросил Богдан.

— Оставим тогда все на крыльце.

— Да не о том речь, — занервничал Яцек. — Где грозу переждем? Обсохнуть надо.

— Надо посмотреть, горит ли в окнах свет.

— Верно. — Яцек выскочил под дождь. — Жертвую собой ради общества…

Через минуту он вернулся.

— Стучи громче.

За дверью послышались шаги.

— Кто?

— Свои! — громко сказал Богдан. — Добрый вечер! К леснику. С делегацией.

— Чего ты несешь? — шепнул я.

— Да пусть! — сказал Яцек. — Делегация — это звучит, а то пришли с ведрами…

— Его нет, — услышали мы из-за двери. — В город поехал. Завтра приходите.

— Может, он открывать боится?

— Может, и боится. Граница рядом, лес…

Анджей попробовал еще раз:

— Откройте. Мы из лагеря, дело есть.

Дверь открылась, и мы, спотыкаясь, вошли в дом. В сенях было темно. Только войдя в комнату, мы увидели хозяина. Это был сгорбленный старик.

— Не повезло вам, хлопцы… — сказал он вполголоса. — В такую погоду…

— Мы от имени всего отряда, — как всегда, гладко начал Богдан, — хотим поблагодарить за помощь…

— Сына нет, — прервал его старик, — завтра вернется.

— Можно переждать у вас дождь? — спросил Яцек и, не дожидаясь ответа, отодвинул стул и сел к столу. За ним Богдан.

— Тише!.. — шепнул Анджей. — Не видите, что ли?

Только теперь я заметил, что на кровати лицом к стене лежит кто-то прикрытый одеялом.

Старик посмотрел в сторону кровати, покачал головой:

— Не повезло вам… беда тут у нас. А помочь нельзя.

Мы переглянулись — что тут скажешь?

Старик в растерянности стоял посреди комнаты, как бы не зная, что с нами делать.

Дождь лил как из ведра, сверкали молнии, гроза проходила как раз над нами. Мы молчали. Наконец Анджей кашлянул и сказал:

— Мы пилу с ведрами на крыльце оставили. Никто не украдет?

— Кому здесь? Нет никого…

Снова стало тихо.

— А болезнь эта… что-нибудь серьезное? — спросил я, чтобы как-то поддержать разговор.

Старик взглянул на меня:

— Откуда мне знать? Видать, серьезное… Боли у нее начались, днем. А потом все хуже, хуже. А мы тут одни. Беда… Хорошо, хоть уснула.

Вдруг мы услышали слабый стон, больная зашевелилась, потом снова стало тихо.

Богдан поерзал на стуле и шепнул:

— Может, пойдем? Постоим на крыльце, подождем. Неудобно, сидим тут, мешаем…

— Почему это мешаем? Сидим тихо… — сказал Яцек. — С ума сошел? Куда идти?

Старик услышал их.

— А вы посидите, — сказал он. — Посидите. И нам будет спокойнее.

Анджей увидел висящий на стене телефон, подошел к нему.

— Вы звонили врачу? Надо же с больной что-то делать… — И, не дожидаясь ответа, снял трубку. Подержал ее около уха, встряхнул раз, другой и положил на место.

Больная снова зашевелилась. Старик подошел к кровати, поправил одеяло. Потом глубоко вздохнул:

— Телефон! Три дня уже не работает. Сын в город и поехал…

— А поблизости есть врач? — спросил Яцек.

— В городе, в больнице… А тут только горы и лес. До города далеко. Сын лошадь взял… Приедет, что-нибудь придумает. Ждать надо…

Снова наступило молчание. За окном было темно. Но гроза стала понемногу стихать, уходила дальше. Слышался только шум дождя.

— Скоро девять, — сказал я, — пора идти, нам же в караул.

— Какой караул! В такой дождь! Они и костер-то наверняка отменили, сидят в палатках.

— Мы же обсохнуть хотели, — поддержал Яцека Богдан, — посидим еще…

— Здесь горы. Может и неделю лить, — отозвался старик. — А может, и распогодится — смотря откуда ветер…

Больная вдруг проснулась, откинула с лица одеяло и повернулась в нашу сторону. Она на мгновенье открыла глаза, но тут же закрыла, проведя рукой по бледному вспотевшему лицу.

Перед моими глазами вспыхнул кадр из уже знакомого фильма: едет по холму девушка на коне, склонилась к гриве, смеется… В лесу жарко, пахнет разогретыми соснами…

Старик подошел к больной и полотенцем вытер ей пот со лба, откинул слипшиеся волосы.

Я посмотрел на Яцека. Узнал он ее?

— Ну как? — ласково спросил старик. — Поспала немножко? Лучше тебе? А это ребята из лагеря, к дяде твоему пришли… Может, попьешь чего-нибудь?

Девушка, не открывая глаз, отрицательно помотала головой и снова отвернулась к стене.

Я нагнулся к Яцеку:

— Узнал? Это же твоя знакомая. Из города…

Павлицкий быстро встал со стула:

— Такая же моя, как и твоя. Надо идти, нечего здесь больше торчать.