Мария Ботева - Мороженое в вафельных стаканчиках

— Редкая удача! — сказала я. — Обычно она на всех рычит.

Но старик не согласился ее взять. Сказал, что привык к Шороху.

— Ей нужно тренироваться, — говорила я ему про Таньку. — И Шорох привык к подвижной жизни, — внушала про пса.

Но он не соглашался.

И вот сегодня утром Валерий Сергеевич вдруг позвонил и сказал, что пес потерялся.

— Я в магазин собрался, из подъезда вышел, а тут кто-то петарду взорвал. Прямо над ухом. Шорох дернул сильно, я не удержал. Ладно, добрые люди довели до квартиры. Как я теперь? Как он теперь?

Мы немедленно позвонили Таньке и побежали искать собаку. С папой мы прочесали весь парк поблизости, несколько раз спускались к реке. Танька обошла все дворы.

Мы сидели во дворе и не знали, что делать. Где искать Шороха, придумать не могли, реветь сил не было. Папа курил, мы смотрели в землю и молчали.

— Смотри, — вдруг сказал папа, — это же он?

Из кучи прошлогодней листвы выбрался пес. Он смотрел на нас и пятился к кустам, прочь со двора.

— Шорох! — крикнула я. Но он развернулся и побежал от нас. Танька рванула за ним. Я тоже.

— Шорох! — крикнула Танька, бедовая моя подруга. Пес остановился, наклонил голову и посмотрел на бывшую хозяйку.

— Шорох, ты меня прости, — сказала она и тоже остановилась. — Иди сюда, солнце…

Шорох смотрел на нее, но не подходил. Так они стояли и смотрели друг на друга. Таня сделала маленький шаг. Пес не двинулся. Она шагнула еще, и еще. Медленно-медленно подошла к собаке, подняла с земли поводок.

— Шорох, — сказала она тихо, — ко мне.

И пес подошел. Танька села рядом с ним, погладила. А он положил свою голову ей на плечо и закрыл глаза.

— Ладно, — мой папа сказал, — вы так долго можете сидеть. Пойдем к Валерию Сергеевичу. Обрадуем.

— А может… — начала я.

— Не может, — отрезал папа, — пес нашелся, пса нужно вернуть.

В квартире у Валерия Сергеевича бедный Шорох метался между Танькой и новым хозяином.

— Ладно, — прогрохотал Валерий Сергеевич, — пусть с тобой тренируется. Но жить он будет у меня!

И мы поехали в школу.

Славка топал за нами, но где-то на втором этаже отстал, в учительскую мы вошли без него.

— Вот, — сказал папа Зине Ивановне, — ребенка своего привел. И Татьяну тоже. Вы их не ругайте сильно. Чрезвычайные обстоятельства, я вот тоже работу пропустил. Службу.

Но Зина Ивановна, кажется, его не очень-то слушала.

— Где вы были? — спросила она у Таньки.

— Шороха искали, — ответила я, — там петарду кто-то взорвал, а собаки боятся, вот он и убежал.

— Как — Шороха? Ты же его отдала…

— Отдала. А сегодня нашла.

— И где он теперь?

— Он у меня в машине, — сказал папа. Прозвенел звонок, и Зина Ивановна выбежала из учительской. Но на урок она не пошла. Она спустилась на первый этаж. Потом вышла из школы. Остановилась у нашей машины. Мы тоже остановились.

— Шорох, — сказала Зина Ивановна. — Таня, тебе его вернули?

— Нет. Но я могу с ним заниматься. А вы знаете, да?

— Ну конечно. Конечно, я все знаю.

Папа открыл машину, и Шорох хотел побежать в школу, как привык. Но остановился. Прямо перед нами стояли одноклассники. Они смотрели на нас, но трудно было понять, что выражали их лица, что значили эти взгляды.

— Значит, так все просто? — вдруг спросил Минька.

У меня мгновенно пересохло во рту. Что он имеет в виду?

— Значит, можно вот так предать собаку, а потом снова взять, снова тренировать, как будто ничего не было?

— Леша… — как-то тихо выдохнула Зина Ивановна. — Леша, что ты…

— Мама, — сказал Лешич. Никогда он при всех не называл Зину Ивановну мамой, — но это ведь так. Она предательница. Может, она и нас предаст? Когда-нибудь.

— Ну, это ты, парень, загнул, — подал голос мой папа. Я даже не ожидала.

Лешич как-то криво усмехнулся. Видно было, что он хочет что-то сказать, но почему-то не говорит. Зато Алик не смолчал.

— Ну-у, — протянул он, — конечно, существует ненулевая вероятность, но, Леш, это вряд ли…

Тут все зашумели, заспорили, есть такая вероятность или ее нет. Только Викашара и Славка стояли и молчали.

Они не знали, что сказать. Славка, кажется, плакал, а Вика сидела и гладила Шороха. Танька тоже гладила его, но ни на кого не смотрела.

Мне хотелось что-то сказать, но я не могла всех перекричать.

— Голос! Шорох, голос! — подала я команду собаке. Танька никогда не запрещала нам командовать, наоборот, считала, что собака-спасатель должна слушаться любого в отряде. Шорох залаял. Я его не останавливала, и он лаял все громче и громче. До тех пор, пока все не замолчали.