Александр Соколовский - Первый особого назначения

Единственным каменным зданием в той деревушке был дом, который стоял на месте теперешнего дома номер двадцать, того самого, где жил толстый Вовка. Конечно, от прежнего особняка не осталось и помину. Разве что фундамент и подвалы под домом. Для чего и когда были вырыты владельцем особняка эти подвалы, Степка толком не знал. Зато в них можно было прятаться во время игр. И Вовка Пончик очень гордился, что живет в доме, где есть такие таинственные подземные ходы. Он не раз говорил, что там, в подвалах, хранится богатый клад, только найти его невозможно, потому что надо знать особое волшебное слово, от которого глаза будут видеть сквозь стены. Однако Степка Вовке не верил. И не очень-то верил Степка, будто глухонемой Гриша из дома номер четырнадцать притворяется немым и глухим. А все же прошлая, да и теперешняя жизнь глухонемого была окружена таинственностью. Потому-то, наверно, дрогнуло у Степки сердце, когда он, грохнув тазиком о косяк, толкнул низенькую пружинящую дверку, на которой мелом была выведена кривая надпись: «Мастерская».

Тесная комнатушка от пола до потолка была наполнена шипеньем, гулом и голубоватым чадом. Дневной свет едва пробивался сквозь узенькое окошко. Но в каморке было очень светло от двух громадных ламп, свечей по двести, которые горели — одна под потолком, а другая на верстаке перед мастером. Третья лампочка, поменьше, вспыхнула на стене и погасла, как только дверь за Степкой захлопнулась. Гриша поднял голову, равнодушно взглянул на мальчика и кивком указал на скамейку возле двери. Степка понял: надо сесть и подождать.

Тихонько сидя у двери, Степка украдкой стал осматриваться. Половину мастерской занимал широкий верстак с привинченными к нему большими тисками, уставленный приготовленными к починке плитками, утюгами и прочим хламом, заваленный мотками проволоки и изоляционной ленты, кусками жести и железа, какими-то винтиками, болтиками и пружинками. На верстаке гудел примус, на котором калился паяльник, и била синим свистящим пламенем паяльная лампа. Стена над верстаком была увешана связками ключей, замками и гайками всех размеров, нанизанными на веревки, словно бусы. Рядом с гайками висел отрывной календарь.

Оглядев комнатушку, Степка стал смотреть как работает Гриша. Насупив густые брови, мастер припаивал ручку к узорному подстаканнику будто свитому из тонких серебряных кружев. Длинные морщины у него на лбу то собирались вместе, как мехи у гармошки, то распрямлялись, оставляя лишь тонко прочерченные полоски. Он работал, не обращая на Степку внимания. Острие раскаленного паяльника опускалось на кусочек янтарной канифоли, которая дымилась и шипела. Гриша ловко отделял от оловянной палочки блестящую каплю и легонько касался паяльником основания ручки. Движения его были точны и осторожны. Должно быть, ему нравилась эта кропотливая работа. Время от времени он отставлял подстаканник на вытянутую руку и любовался результатами своего труда.

Наконец ручка была припаяна. Гриша выпрямился на табурете и стал медленно поворачивать подстаканник перед глазами. Вдруг лицо его стало сосредоточенным и задумчивым. Брови еще теснее сошлись к переносице. Он как будто вспоминал о чем-то, глядя на серебряные узоры. Паяльник со стуком упал с верстака, и раскаленный его конец зарылся в скомканную газету, валившуюся на полу. Газета задымила и начала тлеть.

— Бумага горит! — заорал Степка и вскочил со скамейки. — Не видите, что ли? Бумага горит!

Но Гриша даже не повернул головы. Он все смотрел на подстаканник и о чем-то думал.

Перепрыгнув через какой-то ящик, поскользнувшись в лужице машинного масла, разлитого на полу, Степка подскочил к верстаку и стал с яростью затаптывать вспыхнувшую в этот миг газету, схватив паяльник за длинную ручку и размахивая им из стороны в сторону.

Только тут Гриша очнулся. С грохотом отодвинув табурет, он выключил примус, погасил паяльную лампу, и в комнатушке сразу стало тихо; только синий чад расплывался под потолком.

— Чуть-чуть пожара не было, — сказал Степка, в волнении забыв, что Гриша не может его услышать.

Мастер взял у Степки паяльник и положил его на верстак — раскаленной головкой на кусок жести. И после этого он взглянул на мальчика такими глазами, словно впервые его увидел. Глаза Гриши теперь были не равнодушны, а серьезны и внимательны. Потом мастер показал на растоптанную обгорелую газету, на паяльник, щелкнул пальцами и, приложив ладонь к груди, несколько раз кивнул головой, будто бы хотел поблагодарить Степку за проворство. Степка смутился и протянул Грише тазик.

Читать дальше