Владислав Крапивин - Валькины друзья и паруса [с иллюстрациями]

Девочка в белом переднике подняла руку.

— Раз, — машинально произнёс Равенков. — Что, всего один голос?

— У меня предложение, — начала девочка.

— С предложениями, по-моему, кончено, — полувопросительно сказал Равенков и посмотрел на Анну Борисовну.

— Пусть говорит, — разрешила она. — Говори, Валеева.

— У меня предложение, — сказала Валеева, глядя на плакат «Занимайтесь авиамоделизмом!». — В той школе, где я раньше училась, иногда на месяц исключали, а не насовсем. А потом, если дисциплина хорошая, снова принимали.

— Посмотрим, — сказала Анна Борисовна. — У тебя всё?

Девочка облизнула губы и кивнула.

— Садись.

— Кто за первое предложение? — раздражённо повторил Равенков. — Голосуем… Короткова, считай. Ты же председатель.

— Раз, — начала Короткова, — два…

Толстая девчонка аккуратно укрепила свой локоть на краю стола. Девочка в белом переднике медленно подняла полусогнутую ладошку.

Равенков небрежно вскинул руку к плечу, словно останавливал на улице такси:

— Три…

Стойте! Ну что вы делаете!

— Мы всегда очень долго возимся… — повторила председательница и сама подняла руку.

Глядя на неё, проголосовала и всё время молчавшая девочка из пятого «Б».

— Я воздерживаюсь, — сказал семиклассник и коротко зевнул.

— Что так? — с усмешкой спросил Равенков.

— Да так…

— Дело хозяйское, — сухо заметила Анна Борисовна. — Ну а ты, Серёжа, почему не голосуешь?

Маленький четвероклассник сидел, напряжённо приподняв плечи, и молчал.

— Тоже воздерживаешься? — спросил Равенков.

Серёжа помотал головой.

— Значит, против?

Он кивнул, не глядя на вожатого.

— Странно, — произнёс Равенков.

— Это его право, — сказала Анна Борисовна. — Хотя, честно говоря, от Сергея я этого не ожидала.

Четвероклассник сидел всё так же, ни на кого не глядя. Маленький и упрямый. «Спасибо», — мысленно сказал ему Валька. И в ту же секунду Равенков громко объявил:

— Всё равно большинство.

Значит, всё кончено?

— Встать! — резко скомандовал Равенков.

Все торопливо поднялись, загремев стульями, и Равенков повернулся к Вальке:

— Подойди сюда.

Валька сделал несколько шагов. Трудные были шаги. Ноги стали как неживые.

Равенков дёрнул подбородком, указывая на галстук:

— Сними.

— Не надо, — шёпотом сказал Валька.

— Сними галстук, — отчеканил Равенков.

А на галстуке, на уголке, — маленький огненный прокол. След летучей искры из большого костра.

Если снять — значит, надо забыть про этот костёр?

И про другие костры, значит, надо забыть?

Их разжигали на вырубке, среди мшистых еловых пней. Из-за леса выкатывалась медная луна, повисала над головами и слушала, как трещат сучья. Они трещали так, что барабан, который Валька держал на коленях, откликался лёгким звоном. Если снять галстук, надо забыть про этот барабан?

Он достался Вальке не сразу. Сначала была лишь нашивка на рукаве — синий треугольник с перекрещенными палочками, а барабана не было. И поэтому не раз Валька слышал смех: «Запасной козы барабанщик». Но он не обижался, он доволен был и этим. Хоть и запасной, а всё-таки… А в середине смены за Петькой Бревновым приехали родители, чтобы забрать его с собой в отпуск на Кавказ. Валька перестал быть запасным.

Ему нравилось подниматься, когда лагерь ещё спал, и вместе с горнистами разбивать на осколки тишину: «Вставайте. Начинается день!» И ещё ему нравились большие линейки, когда барабанщики выходили к флагштоку для торжественного марша. Они вставали растянутой шеренгой, потому что не любили сомкнутый строй: в плотной шеренге трудно двигать руками.

Но сейчас они встали бы тесно-тесно. Если бы найти такой барабан, чтобы рокот его разнёсся за горизонт, и дрожали бы стёкла, и тяжёлые шапки снега в лесах срывались бы с сосен! Чтобы гремела тревога…

Они встали бы тогда локоть к локтю — барабанщики отрядов, барабанщики-сигналисты, барабанщики знаменосной группы. И, глядя в упор на Равенкова, они бы сказали ему…

Валька тихо сказал:

— Не сниму.

Он не снимет. Потому что были походы, когда Валька шёл по пояс в сыром папоротнике и стрелка компаса неуверенно рыскала по траве, а надо было искать дорогу и делать вид, что ты не устал.

И появлялась дорога, и уходила усталость.

Были игры, когда Валька врывался на вершину каменного холма, опрокидывая чужое знамя с намалёванной хвостатой кометой.

И ещё было раннее утро июля, когда на рассвете барабанщики вновь собрались встречать солнце. Просыпались и тихо вздрагивали берёзы. Валька неслышно вошёл в октябрятскую палату, осторожно тряхнул за плечо и поднял на руки тёплого от сна малыша.