Макс Бременер - Толя-Трилли

— Там ваш длинный Саконтикова доводит!..

Мы заспешили на второй этаж, в палату четвёртого отряда. По дороге малыш рассказал, что к ним в палату вдруг пришёл длинный и приказал, чтобы Саконтиков шёл вниз с ним сражаться в шахматы (видно, Усачёву хотелось хоть у кого-нибудь выиграть). А Саконтиков в это время сидел на кровати печальный, чуть не плакал отчего-то и идти вниз отказался. Тогда длинный к нему привязался.

Когда мы вошли в палату, Усачёв говорил:

— Весь лагерь будет знать, что ты плакса, что ты… — Тут он увидел нас и остановился.

— Ты здесь… чем занят? — спросил Миша Усачёва.

— Вот плаксу успокаивал, — ответил Усачёв, — из-за чего-то ревёт.

— Коля, — Миша присел с Саконтиковым рядом, — случилось что-нибудь? Скажи.

— Он смеяться будет… — сказал Саконтиков, вытирая слёзы и кивая на Усачёва.

— Смеяться он не будет, — твёрдо пообещал Миша.

Саконтиков отвёл глаза в сторону, уже успокоенный, легонько всхлипнул в последний раз и признался:

— Я по маме скучаю. Вспомнил, и грустно чего-то, — Саконтиков смущённо и доверчиво посмотрел на Мишу.

— Она жива? — быстро спросил Миша.

— Конечно, — ответил Саконтиков так, точно не представлял, что может быть иначе. — Просто я не расставался с ней никогда.

— У меня тоже мамаша, а я ничего, не плачу без неё, — заметил Усачёв и ухмыльнулся.

— Если б у меня была… — начал Миша тихо и вдруг грубо и громко сказал: — Проваливай отсюда, Усач! — и толкнул Усачёва плечом.

— Потише! — Усачёв отступил к порогу, но не ушёл. — Вот в Спарте, — сообщил он, — там слабых, немужественных ребят сбрасывали с высокой скалы в море. А других они так закаляли, что когда к одному мальчику заполз ночью под рубашку лисёнок и прогрыз ему живот, то он даже не закричал ни разу. А слабых и плакс они скидывали в море!..

По-моему, если б Усачёв не говорил насчёт спартанского воспитания, с ним бы, может быть, потом не случилось того, про что скоро услышали в соседних домах отдыха, санаториях и на всём Крымском полуострове. Но это пришло мне и Мише на ум не в тот вечер. А в тот вечер Миша сказал только:

— Повезло Усачу, что не у спартанцев родился!

Усачёв ушёл, а мы повели Саконтикова погулять перед сном.

Над морем висела огромная луна, и свет от неё лежал на воде широкой дорогой, которая тянулась к скалистому острову и, наверно, продолжалась за ним.

Потом в одно мгновение лунная дорога исчезла. Это большое седое облако с рваной бахромой окутало луну и притушило её. Вокруг стало темнее.

— Миша, — вдруг спросил Саконтиков, — а ты никогда не плачешь?

— Нет, — Миша помолчал. — Когда маленький был, — плакал. А сейчас уже года четыре не плакал.

— Четыре года! — восхитился Саконтиков.

С того дня он, хотя был в другом отряде, почти всё время проводил около Миши.

Для Усачёва началась неспокойная жизнь.

— Внимание! Спартанец идёт! — кричали малыши, если он приближался. А если он не приближался, то они сами находили Усачёва и, остановившись шагах в десяти от него, пели такой куплет:

Спев это хором, малыши немедленно разбегались врассыпную. Но Усачёв за ними даже не гнался. А через несколько минут они появлялись за его спиной и опять исполняли этот же куплет. Только вместо «Эй, спартанец, закаляйся» они иногда пели: «Эй, пятнистый, закаляйся!» Пятнистым же Усачёва стали называть потому, что он и на самом деле был весь в пятнах — тёмно-коричневых и светло-зелёных. Так как он часто ходил к Леониду Фёдоровичу и жаловался на москитов, то ему смазывали укусы зелёнкой или йодом.

Ребята из нашего отряда Усачёва песнями не донимали, но Жорка Фёдоров с ним очень неудачно пошутил. Жорка с утра до вечера всех разыгрывал и по любому случаю привирал. Он это делал не для своей пользы, не назло кому-нибудь, а просто так.

— Знаете, что сегодня на третье? — спрашивал Жорка перед обедом. — Арбуз, вот что!

Приходим в столовую, и нам дают вовсе вишни. А Жорка почему-то радуется:

— Здорово я вас провёл?!

С Усачёвым у Жорки получилось нескладно. Жорка встретил его, когда он спешил на волейбольную тренировку, и сказал:

— Ну, брат, договорились.

— Насчёт чего? — Усачёв насторожился.

— Насчёт лисы, — ответил Жорка совершенно серьёзно. — Значит, дают нам лису на часок. А сначала заведующий зверинцем никак не соглашался. У меня, говорит, всё хозяйство медвежонок, сова да лиса. Я, говорит, их кормить разрешаю, а выпускать права не имею.