Макс Бременер - Толя-Трилли

Второй раз Ирина поставила Усачёву в пример Мишу через несколько часов.

Случилось это так.

Леонид Фёдорович разрешил нам купаться. Сначала мы полежали под парусиновым навесом. Потом немножко побыли на солнце. После этого мы в первый раз вбежали в Чёрное море. Вода в нём была прохладная, хотя в каждой волне отражалось солнце. Но это только в первую секунду. А когда мы окунулись, эта же самая вода оказалась тёплой, и стало так приятно, как никогда в моей жизни ещё не было.

Я просто стоял по шею в воде, другие ребята толпились у самого берега, брызгались и визжали, а некоторые плавали. Миша тоже плавал.

На мелком месте, рядом со спасательной лодкой, барахтался маленький Саконтиков, к которому были привязаны два огромных резиновых пузыря. Саконтиков с совершенно спокойным лицом непрерывно бил по воде обеими руками, и поверхность моря вокруг него была вспенена. А недалеко от него бултыхался в воде Усачёв и передразнивал каждое движение Саконтикова.

В это время к Саконтикову подплыл Миша.

— Отвязывай лучше свои пузыри, — сказал он, — и я тебя поучу.

Скоро Саконтиков уже мог немного держаться на воде, но больших успехов он не успел сделать, потому что нам велели сейчас же вылезать на берег. И тут Ирина во второй раз поставила Мишу в пример Усачёву.

— Чем дразнить, ты бы лучше, как Волошин, помог товарищу, — посоветовала она.

Усачёв поглядел на Мишу очень недобрыми глазами. Я знаю: если старшие говорят, чтоб ты брал пример с великого полководца или там всем известного учёного, то это ни капельки не обидно. Но когда взрослые ставят в пример твоего же одноклассника, то некоторые обижаются. Я это точно знаю. Меня самого почему-то наша классная руководительница ставила в пример моему другу Владику. Она ему одно время часто говорила: «А вот Шатилов… А в тетради у Шатилова…» И Владик не то что невзлюбил меня, а как-то меньше стал тогда со мной дружить.

И всё-таки мне не понравилось, что Усачёв так поглядел на Мишу.

После купанья я ощутил в теле необычайную лёгкость. Мне казалось, что я без всякого труда смог бы поставить рекорды по прыжкам в длину и высоту, таким я почувствовал себя лёгким и ловким. И поэтому я пожалел, что у нас не было в тот день по расписанию никаких физкультурных соревнований, а были только «тихие игры».

Как только мы с Мишей пришли в комнату игр — она помещалась в даче отряда малышей, — Усачёв предложил Мише сыграть в шахматы. Они сели за шахматный столик, а меня, посовещавшись, позвали три девочки, знакомые по поезду. Им как раз не хватало четвёртого человека для партии в домино, и они были довольны, что я подвернулся. Я играл с Людой против Смышляевой и ещё одной девочки. «Противницы» играли очень внимательно, они подсчитывали, какие костяшки вышли, а какие остались ещё у нас с Людой на руках, так что и мне надо было играть старательно. Но так как я всё время интересовался, побеждает за моей спиной Усачёв Мишу или нет, то сам ходил по-глупому. В конце концов Люда запретила мне оборачиваться, и я мог знать, что делается на шахматной доске только по выкрикам Усачёва. Он играл в шахматы совсем не как в «тихую игру». То и дело он громко сообщал: «Защищаюсь по Нимцовичу», «Вскрываю позицию», «Скоро цугцванг», а Миша молчал, так что я думал, что ему приходится плохо. Но потом он сказал только одно слово: «Мат», и после этого Усачёва несколько минут не было слышно. Они расставили фигуры для следующей партии. Мне очень хотелось следить за ней, но, как назло, ни мы с Людой, ни наши «противницы» всё не могли набрать сто одно очко. Когда Смышляева с напарницей всё-таки победили нас с Людой, Миша уже выиграл у Усачёва вторую партию. Люда сказала, что никогда больше не будет вместе со мной играть в домино, потому что я туго соображаю.

— Я этого не ожидала, — сказала она.

Мне стало очень неприятно. Сначала я решил, что не буду при ребятах оправдываться перед девчонкой. Но, после того как Миша второй раз объявил мат Усачёву, ребята, которые наблюдали за их партией, разошлись.

И тогда я всё-таки сказал:

— Бывает, что я соображаю быстро…

— Наверно, это очень редко бывает, — ответила Люда. А Смышляева и ещё одна девчонка прыснули, и они все ушли из комнаты игр.

Ко мне подсел Миша.

— А ты шахматы уважаешь? — спросил он.

Я собирался сказать, что больше люблю шашки и поддавки, когда в дверь заглянул какой-то малыш и поманил нас: