Ютта Рихтер - Щучье лето

— И что теперь? — спросила я.

— Теперь надо снять ее с крючка, — сказал Даниэль.

— Так снимай, и поживей!

— Я к ней не притронусь, — сказал Даниэль.

— Трус!

Большим и указательным пальцами Лукас раскрыл рыбий рот. Крючок прочно сидел в губе. Лукас взялся за крючок и надавил им еще немного глубже. Послышался легкий хруст, и рыба освободилась. Трепыхания прекратились. Похоже, она была мертва.

— Все кончено, — сказала я. — Брось ее обратно!

Одно-два мгновения рыба недвижно лежала в воде, потом внезапно вильнула хвостом и ушла на глубину.

Рука Лукаса вся была в слизи и пахла рыбой. Он вытер ее о штаны.

— Они выделяют слизь, когда боятся, — сказал Даниэль.

«Это рыбий пот, — подумала я. — Стать скользкими — их последний шанс. Так они могут выскользнуть даже из клюва цапли». Но в то же время все это было очень противно, и мне больше не хотелось кого-нибудь ловить.

— Давайте еще что-нибудь поделаем, — предложила я. — Как насчет дартса?

— Смеешься, — отозвался Лукас. — Только мы научились ловить рыбу, как тебе сразу надоело.

— Но мне все это не нравится, — сказала я. — Рыбе наверняка больно от крючка. Получается, мы мучим животных!

— Чушь, — возразил Даниэль. — Ты же видела, как она ожила. Она и думать забыла о крючке. У рыб вообще нет памяти.

«Как и голоса, — подумала я. — Они даже закричать не могут».

Даниэль попытался снова размотать леску, но у него ничего не вышло, потому что она запуталась. Он тихо выругался. Потом достал свой перочинный ножик и попросту отрезал запутавшийся кусок.

Когда Гизела вернулась из больницы, во дворе замка везде валялись обрывки лески. Потому что рыбу мы ловили почти каждый день, и даже меня охватила эта странная лихорадка. У меня замирало сердце, когда крючок с хлебом танцевал на волнах, а глупые красноперки бросались к нему. Проглотят или нет? Или только отщипнут крошки?

И тут произошла история с павой.

Сколько я себя помню, павлин и пава всегда жили в замке. Павлина мы нарекли Павлушей, и когда я зимой открывала окно, то звала его прямо с крыши. Он отталкивался и важно парил над замковым рвом, потому что знал, что я насыплю ему кукурузных зерен. Пава стеснялась и, как правило, появлялась чуть позже. И с руки она тоже не ела.

Летними ночами павлины спали на старом каштане и тревожили тишину, как только их будил какой-то непривычный звук — смех, пение, кашель или шаги влюбленной пары, гуляющей под луной.

Первым заметил Лукас. Он ждал меня в дверях, когда я вернулась из школы.

— Пава заболела, — сказал он. — Она хромает, и у нее одна нога почернела. Пойдем, ты ее осмотришь!

Мы побежали на Южный луг, где павлины дни напролет выискивали червей. Я взяла с собой горсть кукурузных зернышек. Мы закричали: «Павлуша!» Тот сразу же слетел с каштана, а за ним нерешительно и недоверчиво появилась пава. Когда она подошла ближе, я увидела, что произошло: тонкая прозрачная леска намоталась ей на ногу. Нога почернела, и пальчики обвисли вяло и безжизненно. Она поджала больную ногу и прыгала на другой.

Лукас схватил меня за руку.

— Это же наша леска, — прошептал он. — Нам надо что-то сделать.

Три дня подряд мы пытались поймать паву. Бегали за ней с сетями и покрывалами, подманивали хлебными крошками и кукурузными зёрнами. Но пава была проворнее. Громко крича, она перепархивала на другую сторону рва. А на третий день мы попались управляющему.

Он вырос перед нами внезапно, словно из-под земли. В своих тяжелых охотничьих сапогах и зеленых гамашах он стоял, уперев руки в боки, и глядел на нас сверху вниз взглядом рассвирепевшей акулы. Потом зарычал. Что это мы себе позволяем! Совсем стыд потеряли! Как мы только осмелились преследовать павлинов графа! Можем даже не сомневаться, что в следующий раз наши родители получат письменное извещение о запрете гулять на Южном лугу!

Больной ножки павы он даже не заметил. А мы не решились сказать, ведь тогда всплыла бы история с ужением, а мы боялись управляющего. Когда он ушел, Даниэль упал на землю и разрыдался. Я еще никогда не видела, чтобы он так рыдал. У него дрожали плечи, и он громко всхлипывал, уткнувшись лицом в траву.

— Это все моя леска! Я виноват! Если она умрет, я буду виноват!

— Нет, нет, — успокаивала его я. — Это несчастный случай. Ты тут ни при чем!

— При чем! — воскликнул Даниэль и разом вскочил на ноги.