Януш Домагалик - Конец каникул

— Теперь притихнешь ты, старый болтун! Перестанешь бегать на вокзал, да? — И бабка принялась изображать деда: — «Пивка пошел выпить. Пивка»… Точно рядом и ларьке нет пива? А ты куда? — набросилась она на отца.

— На работу, скоро семь часов…

И тут бабка шмыгнула носом и закончила совсем неожиданно:

— Выметайтесь все отсюда! Отвяжитесь от меня, я обед готовлю. Только чтоб потом не пришлось вас по всему городу разыскивать! Суп будет с крупой или овощной, какой получится!..

Она принялась хозяйничать, а мы с отцом вышли на улицу. Я проводил его до шахты и, расставаясь, спросил:

— Что с голубями?

— Не знаю, я туда не заглядывал… Поинтересуешься сам, ведь это твои голуби! Ну, пока. Встретимся за обедом.

Перед самой проходной он повернул обратно:

— Юрек, эта твоя девушка… она уехала? Я кивнул.

— Да… — отозвался отец. — Разумеется… пора. Ведь завтра школа. Слушай, может, купишь два билета в кино? Сходим вместе…

То был странный день, на первый взгляд вроде бы обычный, но все же странный. Он пролетел так, словно все часы сговорились, что будут в два раза быстрее отсчитывать время.

Примчался Толстый со своей сумасшедшей собакой:

— Хорошо, что ты приехал… Мне не верилось, что мы с тобой больше не увидимся! Столько лет вместе! Сам подумай. Хорошо, что все осталось по-старому… Какое это имеет значение, что мы будем учиться врозь? Что огорчаешься? Жизни, брат, не знаешь! Может, оно и лучше, будет о чем поговорить, увидишь! У тебя и в самом деле всего тринадцать голубей? Нехорошо. Я дам тебе одного или тебе придется одного съесть!

Збышек крутился сам не свой, не знал с чего начать:

— Узнаёшь? Это ее велосипед… Завтра отошлем его почтой, а пока езжу на нем я. Так-то… Юрек, ты больше не сердишься? Хочешь, я подарю тебе ту ее фотографию, помнишь — ту самую, которой я тогда хвастался… Зачем она мне? Эльжбета все равно не знает, что у меня ее фотография. Хочешь? Впрочем, наверно, она пришлет тебе что-нибудь получше!

Зенек искренне огорчился:

— Вот незадача… Скажи ты хоть слово, я б ими занялся… Жаль голубей! Что? Вроде бы так. Мы со Збышеком идем, правда, в одну школу, но наша компания все равно распалась, ничего не попишешь. Только тринадцать, черт побери! Такая незадача…

Адам сказал:

— Завтра стартуем, да? Вот увидишь, все пойдет как по маслу. Да-да! Юрек… а старик Забеляк умер, там, в больнице… Нам от него осталась памятка. Он подарил мне этот странный глобус, помнишь? Он сказал, что это из Индии и приносит счастье. Выходит, мы были его последними учениками… Пока! До завтра!

Ирка была какая-то необыкновенно серьезная:

— Наверно, мы больше не будем ссориться — из-за чего? Юрек, это была очень хорошая девочка. Жаль, что уехала. Она мне очень понравилась, теперь я могу тебе это сказать… Знаешь, заходил Адам, искал тебя! Ты его уже видел?

— Искал меня, а нашел тебя. Так? — рассмеялся я в ответ. — Пожалуйста, не красней. Что тут страшного?

— Жаль Забеляка. Да, Адам! Благодаря ему мы и познакомились по-настоящему, правда? — вспомнил я недавнее. — А может, так и так встретились бы в лицее? До завтра, пока. Буду ждать у школы!

— Что голуби? Разве это так важно? — пробовал я втолковать Зенеку. — Слушай, Черный, все-таки жаль, что мы не будем больше лазать за яблоками в чужой сад. И в индейцев тоже играть не будем… Над чем смеешься? А тебе не жаль? Вот видишь…

— Я давно не сержусь, — сказал я Збышеку. — Оставь, пожалуйста, себе ее фотографию. Разумеется, она мне пришлет… А может, и не пришлет?.. Фотографий не дарят тем, кто может забыть. Нет, она знает — я не забуду…

— Подумаешь, голуби! — утешал я Толстого. — Теперь у меня всего двенадцать! Рыжий сегодня опять удрал… Жизни не знаешь? Я тоже рад, что приехал. Ты прав, Толстый. Не все изменилось…

Странный день, налетел, закрутился каруселью лиц, шарманкой слов. Те, что мне дороже, останутся со мной. А день промчался, как обыкновенный. Последний день моих каникул.

Я стою в большом, набитом до отказа актовом зале лицея. Коперник с портрета косится на нас, опять кто-то держит речь… А я словно один. И мне тяжело. Только ли мне?

Нету Эльжбеты. Выбор сделал я сам, обижаться не на кого. И плакать нечего, ведь я не маленький. Мы с отцом будем ждать, будем останавливать на улице почтальона:

— Здравствуйте, пан Вежба! Нет ли для нас чего-нибудь новенького?