Юрий Яковлев - Неприкосновенный запас

Художница удивленно посмотрела на Ингу.

— Я пойду. Спасибо, — сказала девочка и протянула кисточку.

Художница взяла кисточку и долго смотрела вслед Инге.

— Ну, подруга! — прошептала она.

На какое-то время Инга забылась, успокоилась. Счастливый дар детей: забывать на время о своем горе.

Под вечер Инга пришла домой. Она уже не чувствовала себя такой разбитой и несчастной. Словно за этот день успела далеко уйти от студии, от всех бед, которые ее там подкарауливали.

Она как бы очутилась на другом, безопасном берегу. И с этого берега смотрела на свой вчерашний день спокойно и почти с любопытством.

Когда папа пришел с работы, Инга лежала на диване, а рядом на столе валялся ее паричок, похожий на шкурку какого-то забавного рыжего зверька.

— Ты больна? — спросил папа и рукой коснулся лба дочери.

— Я здорова, — был ответ.

— Температуры нет? — спросил папа и увидел на столе паричок. — Что это? Парик?

— Можешь его выбросить, — сухо отозвалась дочь.

— Зачем же выбрасывать? Тебе он больше не нужен?

— Не нужен.

— Верни на студию. Вещь же не твоя.

Инга отвернулась к стене.

— Все равно выброси. Я больше сниматься не буду.

— Почему? — встревожился папа. — Ты устала?

Инга повернулась к папе. Потом вскочила на пол и прижалась к папиному пиджаку, пахнущему лекарствами.

Она искала у папы защиты.

— Устала. Я так устала, папа. Я поеду к бабушке.

— Хорошо, Инга… Ты поедешь. Я напишу бабушке. Видимо, это кино тебе не по силам.

И тут Инга заплакала. Она плакала, а папа утешал ее, гладил:

— Ну, ну, успокойся… Больше не пойдешь туда… И все будет в порядке. Слышишь?

Инга постепенно утихла. Успокоилась. Папа ушел на кухню.

Потом вернулся и сказал:

— Никогда не пойдешь! — Он очень твердо произнес эти слова.

И вот тогда раздался звонок.

Папа открыл дверь, и в прихожую вошел Павел Карелин. Его шапка была белая, а бородка покрылась инеем, и он был похож на этакого худого, моложавого Деда Мороза.

— Здравствуйте!

— Здравствуйте!

Дед Мороз снял шапку, и с нее посыпался снег.

— Я хотел бы видеть Ингу.

— Ингу, — отец осекся, однако после короткого раздумья сказал: — Хорошо. Раздевайтесь. Проходите. Я позову Ингу. Нам надо выяснить отношения. — Голос его звучал сухо.

— Непременно надо, — согласился Карелин, и его голос был тоже жестким.

Гость и хозяин холодно посмотрели друг на друга и направились в комнату.

Тут режиссер заметил, что в глубине коридора мелькнула и исчезла фигурка девочки.

— Инга! — позвал отец. — Инга!

Никто не отозвался.

— Странно. Только что была дома.

А Инга в это время сидела в темной ванной и чувствовала, как пылают ее лицо и уши. Она ждала, что будет дальше.

Отец провел режиссера в комнату. Предложил ему сесть. Сам не сел, а растерянно стоял перед неожиданным гостем.

— Скажите, что случилось? — наконец спросил он. — Почему Инга плачет? Может быть, ее обидели?

— Нет. Ее никто не обидел. Ее любят.

— Странная любовь, — вздохнул отец. — Любят, а девочка рыдает.

— Все наладится, — ответил Карелин. — Все очень скоро наладится.

— Да уж наладится! — пробурчал отец. — Я пойду поищу ее. И поставлю чайник.

Он вышел из комнаты.

И тут перед гостем возникла Инга.

— Пришли жаловаться?

— В отличие от тебя я надежный товарищ, — сказал режиссер.

— Не хочу, чтобы она умирала! — крикнула Инга и осеклась: вспомнила, что отец дома.

— Она будет жить, — заговорщически наклонился к Инге Карелин. — Я тебе обещаю. Только не думай, что это так просто. Придется крепко бороться.

— За ее жизнь? — Инга широко раскрыла глаза.

— За ее жизнь! — подтвердил Карелин. И уже сам себе под нос пробурчал: — Все думают, что кино — это только удовольствие. Рвутся в институт кинематографии. За трешку идут сниматься в массовку. Никто не задумывается над тем, что кино — это трудная жизнь.

Инга не понимала его слов. Но сейчас он больше говорил для себя, чем для девочки.

И тут вошел отец с чайником.

— Нашлась? Где ты была? — удивился он.

— Я мыла голову.

— Почему у тебя волосы… сухие?

— Высохли, — сказала Инга и пожала плечами. — Я пошла.

Отец проводил ее взглядом и подошел к Карелину.

— Я должен перед вами извиниться, — сказал он и подвинул к режиссеру рыжий паричок, — но Инга больше не будет сниматься… Так вот… Не может она… Я думал, что кино отвлечет ее, поможет зарубцеваться ране…

— Кино и помогло, — ответил Павел.