Эно Рауд - Огонь в затемненном городе

«Вот так история, — подумал я. — С одной стороны Манивальд Лооба, с другой — отец Велло; с одной стороны Гуйдо, с другой — я…»

— Здравствуй, Юло!

Ну вот, только этого не хватало. Мне вдруг сделалось не по себе. Даже не дотрагиваясь рукой, я почувствовал, что нос мой необыкновенно распух. Колени у меня прямо-таки горели и сам я сгорал от стыда. Передо мной стоял человек, которого я сейчас — с распухшим носом и разбитыми коленками — меньше всего хотел бы встретить. Это была Л и нда. Линда из нашего класса.

— Что с тобой случилось? — спросила Линда.

За лето она сильно изменилась. И почему-то ни с того ни с сего мне вспомнилась в тот момент Дорит, и я представил себе Линду, идущей рядом с немецким офицером. Немецкий офицер в фуражке с высокой тульей, со знаками различия и блестящими сапогами… А я! Мальчишка с окровавленными коленками и разбитым носом.

— Что с тобой? — повторила свой вопрос Линда.

Я не знал, что ей сказать, и мне было очень худо. И вдруг, сам не знаю как, у меня вырвалось:

— Я просто мальчишка!

И, словно бы в подтверждение этого, пустился бежать и исчез на соседней улице.

Я пошел к Олеву только на следующий день.

— Что это с тобой случилось? — сразу же спросил Олев, с любопытством разглядывая мой нос.

Меня почему-то задело, что он как бы повторил слова Линды.

— Что может со мной случиться? — грубо проворчал я, когда мы вошли в комнату. — И вообще прими к сведению, что со мной абсолютно ничего не случилось.

— Тогда хоть скажи, — засмеялся Олев, — где выдают такие замечательные носы? Мне бы тоже один такой пригодился на маскарад в Мартов день.

— Если хочешь, можешь сейчас же получить в подарок еще более синий и толстый, — сказал я.

Но я произнес это беззлобно и тоже засмеялся, — ясно же, Олев-то ни в чем вовсе не виноват.

Пришлось рассказать ему, что вчера произошло у меня с Гуйдо.

Олев слушал и становился все серьезнее.

— Знаешь что? — сказал он, когда я окончил свой отчет. — Тебе следовало быть более осмотрительным.

— Хорошо тебе говорить, — сказал я. — Но он ударил меня первый и дрался…

— Я не об этом, — прервал меня Олев. — Дня через два-три нос твой опять станет таким же, как прежде. Вопрос не в носе. Тебе следовало более осторожно выбирать слова.

Я начал понимать.

— Отец Гуйдо работает в городском управлении, — продолжал Олев. — Весьма возможно, что он начнет допытываться у Гуйдо, кто его так разукрасил. А ты… Не забывай, кто твой отец. За семьями красноармейцев наверняка присматривают. Честно говоря, ты вел себя как мальчишка.

Все, что говорил Олев, было, к несчастью, слишком верно. А тут еще это — «как мальчишка!». Мой распухший нос совсем опустился.

Я попытался как-нибудь оправдаться:

— Просто мне стало невмоготу слушать его дурацкий немецкий треп.

— Этого трепа тебе еще придется наслушаться, — возразил Олев. — Или, ты думаешь, у нас в школе будут говорить что нибудь другое? Нужна конспирация. Без конспирации мы сразу же попадемся.

— Да, — согласился я. — Ты прав.

Но Олев еще не все сказал.

— Ты вообще-то знаешь, что происходит на нашей земле? — продолжал он. — Ты слышал о противотанковом рве под Т а рту?

Нет, об этом я не слышал.

— Там расстреливают людей, — сказал Олев. — И не только мужчин. Женщин тоже. И детей . Отец рассказал мне. А мы с тобой не такие уж дети. И вообще… Про наш лес ходят такие же слухи. Вчера будто бы туда поехала какая-то закрытая машина. И ночью будто бы слышалась стрельба.

— Жуть, — сказал я.

Затем мы долго думали каждый о своем. Я думал о маме.

Думал о том, что было бы с мамой, если бы со мной что нибудь случилось. Что-нибудь такое…

— Но, Олев, — заговорил я наконец, — несмотря на все нельзя же спокойно терпеть, когда растаптываются наши права.

— Естественно, нельзя, — сказал Олев. — И тем более нам нужна конспирация. Поначалу будет умнее держать кулаки в карманах.

У нас обоих сделалось подавленное настроение, и разговаривать дальше стало трудно.

Затем раздался стук в дверь. Я знал, что это мать Олева. Мне нравится, что мать Олева всегда, прежде чем войти, стучит. Этим она как бы выказывает уважение к Олеву, хотя он ее собственный сын.

Мать Олева сказала, что приходил домоуправ и сообщил, что жильцам придется принять участие в ночных дежурствах. Вокруг будто бы шляются подозрительные личности. Ночной дежурный, если заметит что-нибудь подозрительное, должен сразу подать сигнал свистком, чтобы немецкий патруль мог явиться и выяснить обстановку. Ночное дежурство — дело временное, так, на неделю. Сегодня вечером эта обязанность падает как раз на их квартиру с десяти вечера до двух часов ночи. И с двух до шести утра уже будут дежурить жильцы из другой квартиры.